— Извини, дорогой, — холодно возразила Евгения. — Я решила написать правду и напишу только правду. Без прикрас, без преуменьшений, без вранья. Голую правду. Я слишком много врала за свои тридцать лет и хочу хоть раз в жизни быть честной. Откровенной. Пусть после этого меня хоть сожгут на костре.

— Женечка, я прошу тебя… Ну, милая, хорошая, ну что тебе стоит… Ну я тебя очень прошу…

Шиловская молча покачала головой.

Тихая паника овладела Пансковым. Что делать, куда бежать, кому жаловаться? Все взлелеянные им планы рушатся, жизнь летит в тартарары, а эта стерва с холодной улыбкой русалки молча наблюдает за ним, как кошка следит за метаниями загнанной в угол мыши, чтобы, вдоволь налюбовавшись ее мучениями, запустить острые зубы ей в загривок.

— Самое большое, что я могу для тебя сделать, — это не называть твоей настоящей фамилии, — наконец царственно обронила она, когда увидела, что Владик обессиленно упал в кресло и схватился за голову руками.

— Это не поможет! Понимаешь ли ты, что это не поможет! Слишком все прозрачно, все хорошо знают наши отношения…

— Тем более, огласка тебе повредить не может.

— Ну, Женечка…

— Нет.

Он ушел от нее злой и раздосадованный. Что он теперь сможет сделать? Повиниться перед Таней и рассказать ей все начистоту? Не отвернется ли она от него? Она, конечно, не ханжа, и известие о его прежней связи с женщиной вряд ли ее отпугнет. Но Таня, самолюбивая девушка, не потерпит вранья. Тем более перед самой свадьбой…

А ее родители? Что будет?! Им скандальное прошлое зятя совсем ни к чему. Они так дрожат за свою репутацию! Владик был в ужасе. Если книга выйдет в ближайшее время, ему хана. Можно ставить жирный крест и на женитьбе, и на карьере. Если книга выйдет после свадьбы, положение дел будет немногим лучше. Будет «гросс шкандаль», а потом — пугающая неизвестность. Если Дачевские сами не узнают под прозрачным псевдонимом своего драгоценного зятя, то им, несомненно, помогут «добрые люди».

Ничего, у него еще есть запас времени. Надо что-нибудь придумать…

«Надо что-то делать, надо что-то делать…» — твердил он, как заведенный автомат.

Но пока ничего не предпринимал. Он боялся…

В комнату, временно выделенную для милиции в помещении театра «У Западных ворот», вошел высокий молодой человек и озарил Лилю Анцупову ласковым взглядом огромных зеленовато-рыжих глаз. Он был одет в простую белую футболку, которая позволяла насладиться видом хрупкого торса и тонких рук, на которых едва намечались узлы мускулов.

Лиля сразу узнала его. Это был Владик Пансков, восходящая звезда подмостков, о котором в театре постоянно циркулировали соблазнительные слухи. Их достоверность, впрочем весьма сомнительная, имела под собой более или менее основательную почву. Первым делом Лиле сообщили, что он считался вероятным кандидатом в мужья погибшей Шиловской, потом, что он собирается жениться на дочери какого-то мафиози, и будущий тесть уже отвалил ему несколько миллионов на счет в банке. С этими слухами абсолютно не вязался ангельский вид Панскова, его курортные сандалии и легкие брюки, пузырящиеся на коленях (впрочем, если бы Лиля представляла, сколько стоит такой прикид в самом скромном московском бутике, она резко изменила бы свое мнение о посетителе). Буйные кудри осеняли голову юноши прозрачным ореолом, и с первого взгляда Лилю сбило с толку нежное и кроткое выражение кошачьих глаз.

Сраженная его невинным видом, она решила отнестись к нему без лишней строгости, которой грешила в беседах с людьми, в глубине души подозревая в каждом преступника.

Пансков робко присел на краешек стула и устремил на Лилю умильный взгляд, то и дело оправляя светлую челку, падавшую на лоб.

— Здравствуйте, — прожурчал Владик.

С первой минуты он разглядел «милиционершу» с ног до головы и вынес вердикт, не подлежащий обжалованию: «Такая же дура, как и другие, только притворяется строгой. Ее даже обрабатывать не надо, пара нежных взглядов — и она будет на моей стороне».

— Когда мы с вами встречались в последний раз, — зажурчал Владик, — я находился в шоке после смерти Евгении Викторовны… Но, несмотря на мое состояние, вы уже тогда произвели на меня неизгладимое впечатление…

Его вкрадчивый голос звучал приторно и сладко, и Лиле пришло на память ощущение детства, когда она в зоопарке объелась сладкой ватой и ее потом долго выворачивало наизнанку, пока во рту не остался вкус горечи, сменивший тошнотворную сладость. Именно такой сладостью, казалось, был пропитан голос Панскова.

— Вы утверждали, что двадцать пятого расстались с Шиловской сразу после спектакля, — с места в карьер ринулась Анцупова. — Однако ваши сослуживцы засвидетельствовали, что вы сели в ее машину.

— Ах да, я совсем забыл вам рассказать, что Евгения Викторовна любезно подвезла меня домой. Увы, это были последние мгновения наших встреч, — со вздохом произнес Владик.

— Неужели? — удивилась Лиля. Вздох ей показался совершенно лишним. И она добавила: — И где же вы провели ночь?

— Я был дома… — Пансков беспокойно заерзал на стуле. Он постепенно стал утрачивать самообладание.

— Да? — мягко удивилась Лиля. — Ваш сослуживец Илья Грибов утверждает, что двадцать пятого июня около одиннадцати вечера вы позвонили ему. Разговор, если вы помните, шел о ключах от гримерной. После того как разговор закончился, Грибов случайно отыскал ключи за подкладкой куртки и решил сообщить вам об этом. Когда он позвонил вам, ваша мать сказала, что вас нет и что вы вряд ли появитесь. Грибов высказал твердую уверенность в том, что вы эту ночь, как и многие предыдущие, провели у Шиловской. — Лиля холодно сверлила Панскова большими угольно-черными зрачками.

Лицо юноши медленно, но верно заливала багровая краска, которая распространялась из глубин, густела, темнела, и казалось, еще несколько мгновений, и его лицо брызнет розовым соком из пор. Постепенно нежная розовость уступала место зеленоватой бледности животного страха.

— Да, наверное, так все и было, — пробормотал посетитель, потупив глаза и старательно рассматривая линии на собственной ладони.

— Так где вы провели эту ночь?

— Ну как вам сказать… Я был не один… И не дома… Понимаете, — бормотал Пансков, — я не мог об этом говорить… Я провел ночь с девушкой…

— Я даже догадываюсь о том, как ее зовут, — улыбнулась Лиля.

— Как вы узнали, откуда? — изумился Владислав.

— Это довольно простая задача. Ее зовут… Евгения Шиловская!

Лиля не могла не заметить, как белесые брови Владика поползли вверх и в лице его перемешались удивление, страх и облегчение.

— Евгения Викторовна… Нет, я был не с ней, — наконец пробормотал он.

— Не надо врать, — мягко возразила Лиля. — Милиция и кабинет врача — это единственные учреждения, где не следует врать. Итак, где вы находились в ночь на двадцать шестое и кто может подтвердить ваши слова?