— Мм, — говорю я, кивая безразлично. — Где это?

— Честертон, — коротко отвечает Генри. Он хочет вернуть разговор к теме. Вместо этого я затягиваю его по касательной, чтобы усилить его раздражение.

— Часто там бываете? — говорю я.

— Раньше ездили. Каждое лето. Но я только что продал его. Я бы сделал это раньше, но Оливер поднял шум. Он более сентиментален, чем я.

Генри ставит снимок обратно на полку и снова поворачивается ко мне лицом. Его густые черные брови низко нависают над глазами.

— Ты напал на моего сына прошлой ночью, — говорит он.

— Он набросился на мою жену.

— Аида Галло? — сказал Генри с небольшой усмешкой. — Без обид, но я бы не стал верить ей на слово.

— Это крайне оскорбительно, — говорю я, выдерживая его взгляд. — Не говоря уже о том, что я видел это своими глазами.

— Ты выпроводил его с охраной, — резко говорит Генри. — Я ожидал лучшего обращения с одним из ваших крупнейших спонсоров.

Я слегка фыркнул.

— Я вас прошу. У меня много денег. Я не собираюсь торговать своей женой за пятьдесят тысяч. И в любом случае, у меня отношения с тобой, а не с Оливером. Я сомневаюсь, что тот факт, что он пьяница, является для тебя сюрпризом. Так что давай перейдем к сути того, что на самом деле тебя беспокоит.

— Ладно, — огрызается Генри. Он краснеет, отчего лысина на голове блестит как никогда. — Я слышал, что ты продаешь собственность Управления транзита Марти Рико. Я хочу ее.

Господи Иисусе. Я еще даже не олдермен, собственность не продается, а половина мужчин в Чикаго пытаются сомкнуть вокруг нее свои корявые кулаки.

— У меня есть несколько заинтересованных лиц, — говорю я, слегка постукивая пальцами по столешнице стола. — Я буду рассматривать все предложения.

— Но ты отдашь его мне, — угрожающе говорит Касл.

Он может угрожать сколько угодно. Я ничего не отдам бесплатно.

— Если цена будет подходящей, — говорю я ему.

— Тебе не стоит наживать себе врагов, — Генри вернулся за свой стол и встал, потому что хочет нависнуть надо мной. К сожалению для него, это не работает, когда ты не самый высокий человек в комнате.

— Я уверен, что ты придумаешь что-нибудь стоящее, — заметил я. — В конце концов, на двери написано «Инвестиции».

Его лицо становится все темнее и темнее. Кажется, что у него вот-вот лопнет кровеносный сосуд.

— Я свяжусь с твоим отцом по этому поводу, — шипит он.

— Не беспокойтесь, — говорю я в ответ. — В отличие от твоего сына, я отвечаю за себя сам.

Каллум встает рано, тихо проскальзывает в ванную и закрывает дверь, чтобы не разбудить меня шумом душа.

Когда я наконец проснулась, он уже давно ушел, вероятно, отправился на какую-то встречу. Я все еще чувствую в воздухе запах его шампуня и лосьона после бритья. Запах, который становится все более эротичным для меня.

Меня переполняет наслаждение от прошедшей ночи.

Никогда бы не поверила, что Каллум Гриффин способен быть таким страстным и чувственным. Честно говоря, это лучший секс в моей жизни, причем с человеком, который нравится мне меньше всего. Вот такая головоломка. Поскольку это почти заставляет меня испытывать к нему дружеские чувства, а я совсем не планировала этого.

Голова кружится. Что, черт возьми, происходит? Неужели это стокгольмский синдром, потому что я слишком долго была связана с Гриффинами?

К счастью, сегодня я еду домой, так что смогу немного прийти в себя.

Хотелось бы, чтобы причина была более радостной. Сегодня годовщина смерти мамы — день, который я всегда провожу с отцом и братьями.

Так что я с нетерпением ждала этого дня. С тех пор как я вышла замуж, я ни разу не была там. Интересно, будет ли все по-другому теперь, когда я технически живу в другом месте.

Особняк Гриффинов точно не похож на дом. В нем есть пара вещей, которые мне нравятся — в основном, кинозал и бассейн. Все остальное всегда раздражающе опрятно, как будто кто-то с минуты на минуту придет снимать сюжет для журнала. Большинство диванов выглядят так, будто на них нельзя сидеть, забаррикадированы жесткими подушками и лишены удобных аксессуаров, таких как книги или одеяла.

Кроме того, персонал в доме просто огромен. Уборщицы, повара, прислуга, водители, охранники… Трудно чувствовать себя комфортно, когда знаешь, что в любой момент кто-то может может зайти в комнату, всегда вежливо отступая, если видит, что место занято, но все равно напоминает, что ты не один и что ты в каком-то смысле выше их.

Я стараюсь разговаривать с «прислугой» — особенно с Мартой, поскольку вижу ее чаще всего. У нее семилетняя дочь, она слушает реггетон и делает макияж в стиле Микеланджело. Она кажется классной, как будто мы могли бы подружиться. За исключением того, что ей полагается прислуживать мне руками и ногами, как будто я Гриффин.

Это забавно, потому что Галло тоже не совсем бедные. Но у богатства также есть уровни, как и во всем остальном.

В любом случае, я буду рада хоть на день вернуться к реальности.

Несса любезно одолжила мне свой джип, чтобы съездить домой. Вообще-то у меня нет собственной машины. В папином доме в гараже всегда было достаточно свободных машин, чтобы я могла ездить на чем хочу, при условии, что Неро не снял двигатель для своих причудливых целей. Думаю, теперь я могу купить одну. У меня полно денег в банке. Но мне не нравится идея просить у Гриффинов место для стоянки.

Я отправляюсь в Старый город, чувствуя себя так, словно с тех пор, как я здесь была, прошли месяцы, а не недели.

Проезжая по знакомым улицам, я словно снова становлюсь собой. Вижу хорошо знакомые магазины и пекарни и думаю, как забавно, что мы с Каллумом все это время жили всего в нескольких милях друг от друга, но наши миры настолько разные.

На протяжении многих лет в Старом городе жили самые разные люди — когда то здесь было много немецких ферм, их называли Капустным участком. Позже сюда переехали пуэрториканцы и целая армия художников. И много итальянцев тоже.

Мой дедушка купил наш дом в 50-х годах. Это величественный старый викторианский дом — акцент на «старый». Он четырехэтажный, мрачный, с остроконечными воротами, как дом с привидениями, затененный разросшимися дубами и окруженный стеной сада.

Мой отец выдолбил подземный гараж для всех текущих проектов Неро, поэтому я спускаюсь ниже уровня улицы, чтобы припарковаться, поднимаюсь по лестнице на кухню, где удивляю Грету, обнимая ее толстую талию.

— Minchia! (итал. Чёрт!) — кричит она, поворачиваясь с ложкой в руках, забрызгивая меня томатным соусом. — Аида! Почему ты не сказала мне, что вернешься домой? Я бы приготовила ужин!