Переяславль за эти годы расстроился, разросся. Приятно было смотреть на творение рук своих. Дубовые бревна в крепостных стенах казались свежими, они еще не потемнели от ветров и дождей: дома и терема отсвечивали недавно отесанными боками стен и аккуратно уложенными крышами, улицы были устланы жердями и хворостом. Чистота и порядок царили в новом городе, казалось, и воздух здесь был свежей и прозрачней, чем в Суздале.

Воевода Добран встретил его как родного. Обнял, провел в передний угол. Еще бы! Сколько лет вместе трудились над возведением Переяславля, сколько верст исходили по лесам и болотам, отбиваясь от бесчисленных туч комарья в гнуса! И вот все позади, город возведен, город живет.

Справились о здоровье друг друга, семей, детей, повспоминали дни минувшие, потом сели за уставленный яствами и питьем стол, перешли к делу.

– Храм нужен, – говорил Добран, черпая шти деревянной ложкой, которая в его руке казалась игрушечной. – Огоревали мы маленькую церквушку, но она давно не вмещает всех прихожан. А народ прибывает. И все больше из Южной Руси едет. Почитай, лишь каждый десятый житель из местных, а остальные прибежали к нам спасаться от половецких разорений да княжеских усобиц. Беда, что творится в южных землях! Народу жить невозможно! А у нас тишина и покой. Люди говорят, будто в другой мир попадают.

– Отец мой повелел собор возвести в Переяславле.

– Да что ты! Уж не каменный ли замыслил?

– Каменный. Только не из обычного, а из белого кирпича.

– Таких мы еще не строили. Да и мастеров у нас нет.

– Нашли мастеров. Из Южной Руси прибыли. Привез я с собой одного из них, Брусенем зовут. Поможет наладить дело.

Добран задумался на некоторое время, сказал:

– Ездят наши мужики за известью на мячковские каменоломни, что на реке Пахре. Далековато до них, больше недели добираются. Это только в один конец. Да еще напилить его надо. Дороговато обойдется белокаменное строительство!

– Отец прикинул: раз в десять дороже, чем из кирпича.

– Да, не меньше.

– Но наказал: за средствами не стоять, денег на строительство не жалеть!

– Ну дай-то Бог. Тогда, значит, стоять в Переяславле собору!

Отправились Андрей и Брусень на Пахру. Известняк в мячковских каменоломнях мастеру понравился даже лучше, чем на Галичине. Тут же стали нанимать в соседних селениях мужиков резать его на кирпичи, в кузницах заказали пилы, молотки и другой необходимый инструмент, а также наняли возчиков со своими телегами и лошадями. Пока то да се, пол-лета прошло. Когда Андрей вернулся в Переяславль, воевода Добран уже вырыл котлован и навозил валунов под основание храма. Пришли священники, освятили место. Работы начались.

Андрей остановился у воеводы. Он было снял отдельный дом, но одному жить показалось скучно, а у Добрана была на редкость дружная семья. Жили они впятером, кроме него с супругой еще два мальчика и дочь. Было у них очень тихо и спокойно. Сначала Андрею показалось, что стесняются его и поэтому так негромко говорят и неслышно передвигаются. Но потом понял, что так было заведено в этой семье. Сам Добран никогда не повышал голоса, под стать ему была и супруга Звана, круглолицая мерянка. Кажется, все ей было по нраву, никогда не накричит, никого не поругает. Слова произносила тихо, спокойно, ровно, а слушались ее дети с одного слова. Андрей вспоминал, как Улита говорила во весь голос, так что слышно было ее на другом конце дворца, не ходила, а носилась из помещения в помещение; дети же устраивали настоящий бедлам. Он к этому привык и думал, что так и надо, что подобное происходит во всех семьях. И вот на тебе…

Мальчики девяти и десяти лет быстро привязались к нему, а вот девочка дичилась и при его появлении жалась к матери, выглядывая из-за ее подола не по годам серьезными, настороженными глазами. Глядя в эти большие голубые глаза, Андрей невольно думал порой, что девочка, вероятно, знает что-то такое, что недоступно ему, взрослому человеку.

Возвращаясь с работы, он как бы между прочим оставлял на ее скамеечке или куклу, или какую-нибудь игрушку, или сладости, купленные на рынке. Соблазн был велик, и девочка не могла устоять, украдкой брала подарок и снова пряталась за маму. Так продолжалось довольно долго.

Наконец она привыкла и перестала дичиться. Видно, наученная матерью, подошла как-то к Андрею, держа в руках подаренный им пряник, проговорила, глядя в пол:

– Спасибо, дядя…

– Меня дядей Андреем зовут, – ответил он и тут же спросил: – А тебя как?

– Верхуславой…

– Мне бы хотелось дружить с тобой, Верхуслава. А тебе?

– Мне тоже…

– И много тебе годочков?

Она загнула пальчики, поднесла к лицу Андрея и проговорила:

– Семь уже.

И вздохнула.

Это его позабавило. Он спросил:

– Это как понять: много или мало?

– Мало. Но я вырасту.

– Расти здоровой и умненькой, – пожелал он ей.

Скоро она стала садиться возле него и подолгу развлекалась игрушками, а иногда между ними затевался разговор.

Как-то он сказал по какому-то поводу:

– Стоит ли меня слушать? Я всю жизнь прожил дураком. Прямо набитый дурак!

Она строго взглянула ему в глаза и проговорила серьезным голосом:

– Значит, ты умный человек, раз говоришь про себя, что дурак!

Отец поперхнулся похлебкой, которую ел за столом, мать перестала шить и удивленно уставилась на дочь, Андрей же замер на какое-то время, удивляясь не по возрасту умной девчушке, а потом спросил:

– Это кто же тебя научил таким словам?

– Никто! Сама придумала. Думала, думала и придумала.

– Они в этом возрасте и не такое могут выдать, – довольный за свою дочь, проговорил Добран.

А потом им понравилось играть в прятки. Помещений и закоулков в тереме было много, Верхуслава убегала и затаивалась в каком-нибудь укромном уголочке, а он искал ее, делая вид, что не может найти, когда она была почти на виду. Он ходил до тех пор, пока она, неожиданно выскочив, не восклицала с восторгом:

– А вот и я! Не нашел, не нашел!

Потом бежала к матери или отцу и сообщала радостно:

– А меня дядя Андрей снова проглядел!

13 ноября 1154 года умер великий князь Руси Изяслав Мстиславич. По сложившемуся обычаю, на киевский престол вступил старший брат Юрия Долгорукого – Вячеслав Владимирович. Это был престарелый и беспомощный человек, доживавший последние дни, а потому князья только ждали его смерти, чтобы начать борьбу за Киев.

В конце декабря 1154 года Вячеслав умер. Еще накануне он был «добр и здоров, вечером пировал с дружиной и «ушел спать здоров; якоже легл, тако боле того не встал, ту и Бог поял».