Какого дьявола я тут делаю? Провожу ладонями по лицу, потом по волосам – надо же, они до сих пор собраны в хвост. Здесь мне не место, но куда же поехать? На берег моря, там хорошо. Я завожу машину, включаю первую передачу. И тут дорогу мне перегораживает знакомый синий «БМВ».

Я смотрю на Тома, он смотрит на меня. Выбирается из автомобиля, идет ко мне. Молча открывает водительскую дверцу, просовывает голову в салон, глушит двигатель и вынимает ключи из зажигания. Тянется к ремню безопасности, отстегивает его, забирает мою сумку и папку. Бросает на нее взгляд, но по-прежнему ничего не говорит. Потом за руку выводит меня из машины. Запирает ее, провожает меня к своему «БМВ», усаживает на пассажирское сиденье и едет на подземный паркинг.

Мы поднимаемся в квартиру к Тому, все так же без единого слова; он наливает нам бренди. Молча пьем. Допив, я ставлю стакан на стол. Том обнимает меня, привлекает к себе. Я не возражаю. Мне нужна поддержка. Нужна доброта. Нужна любовь.

Следующий час я излагаю Тому последовательность событий. Выпиваю еще две порции бренди.

– Ничего себе, – говорит Том. – Кто бы мог подумать. Элис казалась очень, ну, очень…

– Милой, – подсказываю я. – Да, знаю. Все так говорят.

– А Люк! Вот уж кто меня удивляет. Он должен стоять за тебя горой, защищать, а не внушать тебе, будто ты делаешь что-то плохое. – Том на миг умолкает. – Если только, конечно… Нет, прости.

– Что ты хотел сказать?

– Неважно. Меня это не касается.

– Том, ты мой старый друг. Поэтому – касается.

– Не надо, Клэр. Не сделать бы хуже. Не хочу я вбивать клин между мужем и женой. Уж я-то знаю, каково это.

Том имеет в виду бывшую жену Изабеллу и измену, которая разрушила их брак.

– Говори, не бойся. Ты думаешь, что у Люка роман с Элис.

– Заметь, я молчу.

– Молчишь. Но думаешь. Я, представь себе, тоже так думаю. Подлец. – Во мне вновь вспыхивает злоба.

– Ох, Клэр… Неужели все так плохо?

У меня из глаза выкатывается слезинка, потом еще одна. Миг – и слезы уже бегут ручьем. Том прижимает меня к себе. Гладит по голове. По спине. Шепчет – ничего-ничего, поплачь. И я плачу. Добрых десять минут. Затем Том извлекает из кармана платок, промокает мне глаза, вытирает лицо.

– Прости, – всхлипываю я. – Совсем расклеилась.

– Не извиняйся.

Голос у Тома мягкий, и я вдруг осознаю, как близко мы сидим. Его голова прижата к моей. Потом – не знаю, когда и по чьей инициативе – наши губы встречаются, и это совсем не похоже на короткий дружеский поцелуй. Я вновь в Оксфорде, нам вновь по двадцать, и Том утешает меня после бесплодных поисков сестры. Какая ирония – мы с ним опять обрели друг друга, но уже потому, что Элис нашлась. Точнее, нашла нас.

Нет сил об этом думать. Слишком больно. Невыносимо. Но здесь, в объятиях Тома, мне спокойно. Они напоминают о студенческих годах, когда все шло прекрасно, когда впереди лежало восхитительное, безоблачное будущее. Когда еще не было взрослой ответственности. Когда папки не терялись. Судебные дела не изматывали душу. А муж не изменял.

В голове вдруг щелкает, и меня выбрасывает в реальность. Черт, что я делаю?! Я выпутываюсь из объятий Тома. Слава богу, дальше поцелуя дело не зашло. Целоваться, конечно, тоже нельзя, но, боже мой, а вдруг бы мы переспали? Что тогда?

– Прости, Том. – Я приглаживаю выбившиеся из прически волосы. – Не могу. Это неправильно.

Том тянется ко мне, хочет еще раз поцеловать. Я отодвигаюсь подальше.

– Нет. Правда, Том, я серьезно.

Господи, в голове все плывет. Руки-ноги не слушаются – вялые, обессиленные.

– Точно? – Том смотрит на меня.

– Точно, – киваю я.

На лице Тома вспыхивает злость – на кратчайшее мгновенье; она тут же исчезает, и он с грустной улыбкой говорит:

– Очень жаль.

От нашей близости мне неловко. Я уже на самом краю дивана; если Том подсядет ближе, то окажется у меня на коленях.

– Люку везет, – сообщает Том. – В погоне за двумя зайцами он ловит обоих.

Мне трудно мыслить ясно, я массирую виски.

– Чужим грехом своего не искупишь, – отвечаю.

Злость на Элис и Люка поутихла, и наконец проснулся мой логический профессиональный ум – проснулся, насколько смог, ведь в голове у меня по-прежнему густой туман. Доказательств того, что Люк спал с Элис, нет. Раньше во мне говорили злость, обида и ревность. Удивительно, до чего сильны эти чувства, когда они смешаны. Словно гора вареных спагетти: все запутано и переплетено. Я же предпочитаю мыслительный процесс, больше похожий на спагетти сырые – прямые линии, упорядоченные и понятные.

– Я не прошу тебя собрать чемоданы, бросить Люка и переехать сюда. Я лишь предлагаю тебе безопасное убежище, на любой срок. – Том протягивает стакан с бренди. – Держи. Допивай, потом все обсудим.

– Нет-нет, не буду. Прости. Мне хватит. На редкость крепкая штука, из чего ее делают? Я жутко устала.

Глаза слипаются. Я готова уснуть прямо здесь и сейчас.

– Тогда посиди минутку. Я сварю кофе.

– Спасибо, кофе – это хорошо.

Я поудобнее устраиваюсь на диване, Том подкладывает мне под голову подушку, и я закрываю глаза. Он гладит меня по лбу.

– Без обид? – спрашивает.

– Без обид, – подтверждаю, еле шевеля языком от усталости.

Потом еще чувствую, как на меня до самого подбородка натягивают одеяло, подтыкают со всех сторон, – и все. Открываю глаза. Прихожу в себя не сразу. Где я? В комнате сумрачно, но за окном еще не совсем темно. Я озираюсь и тут с неожиданной ясностью понимаю, где нахожусь. В гостиной у Тома.

Ухо улавливает чье-то слабое дыхание, я хочу повернуть голову, но она жутко болит, поэтому я просто скашиваю глаза вправо. Рядом на диване спит Том. Он в футболке и спортивных штанах. События последних часов мало-помалу всплывают перед моим внутренним взором. Сначала обнажается один слой памяти, потом второй, третий: как в игре, где участники передают друг другу посылку и постепенно ее разворачивают.

Я сдергиваю одеяло и с облегчением обнаруживаю на себе полный комплект одежды. Не хватает лишь пиджака, перекинутого через диванный подлокотник, и туфель – они валяются на полу, явно кое-как сброшенные, а не аккуратно снятые. На столике два стакана для бренди. Один наполовину полный, другой пустой. Рядом – чашка кофе, нетронутая и ледяная. Еще на столике лежат фотоаппарат, мобильный телефон, скомканный платок и дело Макмиллана. Потом я вспоминаю про поцелуй.

Меня с головой накрывает паника. Я поцеловала Тома! Не в щеку, по-дружески, а в губы, по-настоящему.