квартиру. Думаю, он понимал, что роет себе могилу, но после оплаты всех счетов у него оставалось достаточно денег на травку и посиделки в пабе раз в неделю, и его, казалось, все это вполне устраивало. Время от времени я писал ему и расспрашивал, как дела и не нужно ли чего, а он всегда отвечал, что все в порядке. Его, казалось, все это вполне устраивало.

Сентябрь 2003

Я оделся и был уже готов к выходу, но сообщения «Свернули на твою улицу. Целую» пришлось дожидаться минут сорок.

Я в последний раз окинул взглядом свое отражение, провел рукой по свежевыбритой голове, поправил галстук, проверяя, не развяжется ли узел. Костюмов я не носил с маминых похорон, но вот теперь, десятилетие спустя, стоял перед зеркалом в темно-синем костюме стоимостью в мою недельную зарплату.

У дома затормозила машина. Блестящая. Новая.

Сигареты я оставил на кровати. Целлофановую пленку на них я порвал еще до того, как сбегал с утра отлить, и уже ухитрился отправить в пепельницу половину пачки. Я выудил из кармана упаковку никотиновых пластырей, приклеил один на руку и прикрыл тканью рубашки.

По пути к автомобилю я повесил пиджак себе на руку и успел разглядеть на заднем сиденье лицо Анны. Она смотрела на меня из окна, и я тут же пригладил галстук и уставился в землю, уходящую у меня из-под ног.

Я открыл заднюю дверь и сел рядом с Анной. Ее друзья, занявшие передние места, встретили меня с приветливой легкостью: «Привет! Я Пит, а это Джен!» – а Анна искоса наблюдала за происходящим.

Когда я откинулся на спинку сиденья, чтобы застегнуть ремень безопасности, она заметно отшатнулась, чтобы ненароком со мной не соприкоснуться. Оделась она довольно скромно, соответственно случаю – в платье ниже колена с закрытыми плечами. Но это не имело значения. В воздухе остро чувствовалась опасность – несмотря на парадные наряды.

– Прекрасно выглядишь, – сказала она наконец.

* * *

Анна согласилась взять меня с собой за несколько дней до этого.

С той нашей ссоры, после которой она уехала из моего дома, прошел целый месяц, и все это время мы избегали друг друга. Наверное, я ждал, чтобы она сама сделала первый шаг, хотел проверить, что осталось от ее чувств. И каждый вечер, когда от нее так и не приходило сообщений, каждое утро, когда экран телефона оглушал меня отсутствием ее имени, в уме проносилось: «Видишь, видишь, она же сейчас наверняка с ним!» Этот самый ум был совершенно уверен в том, чего никак нельзя было знать, но сомнения и страх подсовывают свои ответы. Черта с два напишу ей первый, думал я тогда. Гордость высоко ценится обществом, и я судорожно цеплялся за ее жалкие остатки.

Работал я теперь навострив и глаза, и уши, чтобы вычислить, где она, до того, как мы столкнемся. Если она шла по коридору в мою сторону, я направлял все свое внимание на то, что в этот момент нес в руках, или торопился поправить трехмерный картонный стенд, спасая его от неминуемого падения. Я с таким усердием погружался в работу, что мы, казалось, расходились в разные стороны, вовсе не заметив друг друга, или наши взгляды встречались в самый последний момент, и я натягивал на лицо улыбку-с-приподнятыми-бровями, ту самую, которая, как всегда хочется думать, выглядит лаконично и непринужденно, но на деле порой подталкивает окружающих к выводу, что тебе срочно нужно в туалет.

В конце концов нас обоих поставили работать за барной стойкой. Я знал, что это рано или поздно случится. Обычно работников, между которыми есть или были отношения, в пару не ставят, но уж точно не в нашем случае, учитывая, что наше прошлое – и тем более настоящее – оставалось тайной для всех.

Моя смена началась на час позже. Когда я распахнул дверь, Анна стояла за пустым баром и вытирала бокалы. Услышав, как хлопнула дверь, она обернулась.

– Привет, – поздоровался я.

Теперь уже пришел ее черед изображать улыбку-с-приподнятыми-бровями.

– Помощь нужна?

– А то. – Она взяла чайное полотенце и кинула его мне в лицо. – Лови.

– Отлично. – Я потянулся вперед и взял один из бокалов. Некоторое время мы работали в полном молчании, а потом я спросил:

– Как жизнь вообще? Давненько от тебя ничего не слышно.

– Прекрасно. Лучше некуда.

Она так усердно терла полотенцем бокал для шампанского, что он вот-вот должен был треснуть.

Так и вышло.

– Черт!

– Сейчас исправим, – сказал я и скользнул за стойку.

Она что-то неразборчиво пробормотала и принялась одну за другой распахивать и захлопывать дверцы шкафа. А потом послышалось:

– Да где эти чертовы совок и веник?

– Тихо, тихо. Я же сказал, сейчас исправим. – Я взял ее под руку и отвел в сторонку. Совок и веник обнаружились в первом же из распахнутых ею шкафов.

Пока я смахивал крошечные осколки со стойки, Анна сидела на барном стуле и наблюдала за мной. А потом зазвонил телефон, стоявший сбоку, и она сперва подскочила от неожиданности, а потом потянулась вперед и взяла трубку.

– Алло? Да, разбила бокал. – Она подняла взгляд на камеру видеонаблюдения, висевшую прямо над баром. – Если вы видели, а вы наверняка все видели, то прекрасно знаете, что это произошло случайно… я работаю, протираю посуду… Стоя, разумеется, ну а как еще… Ну хотите, приходите и расстреляйте меня на месте или просто вычтите двадцать пенсов из оклада… Нет, я знаю… что ж, прекрасно, до свидания.

Анна взяла следующий бокал. А я по-прежнему вытирал стойку, делая вид, что и вовсе не слышал этого разговора.

– Работу эту терпеть не могу, – процедила она.

– Полная чушь, – сказал я, подметая пол у ее ног.

– Никакая не чушь.

– Ну так уволься.

– Ох уж эти мужчины, господи боже, – со смехом отозвалась она. – Я вот только что с таким же по телефону говорила. Может, хватит уже диктовать, какой мне быть и что делать?

– Осторожнее, – предупредил я и едва заметно кивнул на камеру. – Как бы кто не прочел это все по твоим аппетитным губкам.

Она отвернулась и взяла новый бокал.

– Не надо мне тут про аппетитные губки рассказывать. Ты со мной месяц не разговариваешь, без конца от меня прячешься, так что комплиментами сыпать ты вовсе не обязан.

Я сбросил стеклянные осколки в пустую картонную коробку.

– Только не делай вид, что тебе не хочется их слушать. На лице все написано.

Она посмотрела на меня со смесью ярости и удивления. Получилось, подумал я. Она аж все