– Тебе это тоже не по душе?

Я покачал головой:

– Совсем наоборот.

– Что ж, да, я открываюсь только избранным. Рядом с тобой вот могу не скрывать эту свою сторону.

– Сочту за комплимент.

Ее щеки порозовели.

– А это он и есть.

– На вид эта твоя подруга слишком уж юная для замужества.

– Ей было семнадцать. Да-да, знаю. Звучит дико. Но если не хочешь прожить эту жизнь в одиночестве, другого выбора нет. – Она притопнула. – Добро пожаловать в мой мир!

До чего она была прекрасна в ту минуту. Сильная и хрупкая, резкая и нежная. Мне вспомнилась жажда, которую я до этого видел в ее взгляде. Я понимал: адских мук мне не избежать.

* * *

Вернувшись из туалета, я обнаружил ее в окружении оживленной толпы. Толпы друзей. Среди них был и Редфорд с компанией еще каких-то парней. Он смотрел на меня искоса и не предпринял ни единой попытки подать мне руку или представиться. Анне что-то шептали на ухо, она смеялась с самым что ни на есть беззаботным видом. Мне хотелось стоять в стороне и любоваться ею, но тут кто-то меня заметил и хлопнул ее по руке.

Выражение ее лица стремительно изменилось. Взгляд уперся в пол, а пальцы принялись теребить кончики волос. Она меня стыдилась. Боже, Ник, ну ты и придурок. Ты ей здесь совсем не нужен. Кожа неприятно зазудела. Этот миг мне предстояло запомнить на всю оставшуюся жизнь.

Она сделала мне знак подойти:

– Разрешите представить – это Ник.

– Привет, Ник! – заголосили девушки, окидывая меня оценивающими взглядами. Я был для них точно диковинная зверушка, заспиртованная в банке. Иной.

«Дружба с миром есть вражда против Бога». В тот день я не раз слышал эту фразу. Тех, кто не разделял их веры, свалили в кучу и окрестили «миром». Этот самый мир они представляли себе как жестокое и страшное место, где рыщут нехристи, жаждущие кого-нибудь сцапать, и где истинной любви попросту не существует. Тогда, на Дандженессе, Анна сказала мне, что я «от мира сего», и с тех пор даже в минуты ласки я каждый раз читал в ее глазах испуг.

Птичке с рыбкой не суждено быть вместе, как любила говорить моя бабушка. Ведь первая – охотница, а вторая – добыча.

* * *

После моего возвращения домой не прошло и двух минут, а я уже получил от нее сообщение: «Ты выжил! За это полагается награда! Я заеду через час? Целую».

Я поднес сигарету к губам и затянулся поглубже, а по венам разлилась наркотическая сладость. «Ну конечно», – написал я в ответ.

* * *

Мы снова поехали на Дандженесс.

Солнце уже клонилось к закату, облака расплылись по небу – точно пальцы, сквозь которые лился свет. Все кругом окуталось позолотой. Иногда даже больно было смотреть на дорогу, но опускать защитный козырек она не стала.

– Боже, ты только погляди, – сказала она, наклонившись вперед.

Я кивнул:

– Мило.

– «Мило» – это когда тебе наливают чаю и угощают тортом или когда дарят какой-нибудь банальный подарок. Как вообще можно так говорить о великолепном закате, которого ты никогда больше не увидишь?

– Тебе он нравится, мне тоже. Так какая разница, какое слово подобрать?

Анна откинулась на спинку сиденья, крепко сжав руль. А солнце скоро совсем померкло, забрав с собой наши голоса.

Когда мы добрались до пляжа, я вышел из машины, сунул руки в карманы и остановился под пронизывающими порывами морского ветра. Анна стояла у водительской двери, смотрела на побережье и молчала. Я и сам не понимал, что я тут делаю. Казалось, все стремительно рушится.

Она пошла по каменистому пляжу, а я зашагал следом.

Уже у самой воды она остановилась, и по ее телу пробежала дрожь, а я сбросил куртку и накинул ей на плечи.

– Не нужна мне твоя куртка.

– Ты замерзла, а я нет. Возьми.

– Не нужна мне твоя куртка, – повторила она.

– Может, перестанешь уже носиться со своей гордостью, а? Я помочь хочу, а куртка – это именно то, что решит проблему. Мне она ни к чему.

– Мне не куртка твоя нужна, Ник, – проговорила она уже тише. Но на этот раз не стала сбрасывать куртку с плеч – просто отвернулась от меня.

В ее устах мое имя прозвучало чуждо. Я вообще редко его от нее слышал, и каждый раз, когда она произносила это слово – такое привычное и знакомое, – меня почему-то охватывала тревога. Забавно, но в самых близких отношениях имена становятся бессмысленными и лишними. На смену им приходят другие обозначения – «мама», «милая», «любимый» – комбинации букв, заряженные куда более мощными смыслами. Немногим дозволено ими пользоваться. А имена – это скорее ярлычки для чужаков.

Но у нас с Анной не было друг для друга особых слов. Мы выходили за пределы букв, этих значков, придуманных человеком. Чувство и инстинкт – вот что нас соединяло. Но так можно многое упустить. Любовь – и не одну, жизнь – и не одну. Важные вещи непременно надо выделять жирным шрифтом.

Мое имя в ее устах звучало как финальная точка, и в тот миг я всей душой его возненавидел.

– Мне жаль, что я сегодня поставил тебя в неловкое положение, – проговорил я. Всю дорогу домой я думал только об этом.

– С чего ты это взял?

Я пожал плечами:

– Наверное, и впрямь не стоило напрашиваться с тобой.

Я поймал на себе взгляд Анны; ее волосы змеились на ветру. Время будто замедлилось, и я замер, собирая всю свою решимость, чтобы услышать горькую правду, которая неизбежно ждала меня впереди.

– Мне было тринадцать, когда я впервые оказалась дома у школьной подружки, – начала Анна. – Мы прогуляли уроки и пошли к ней домой посмотреть телик. Но вместо этого я только и делала, что разглядывала обстановку у нее дома, фотографии на стенах, и все думала: «Так вот как выглядят «мирские» дома». Дом ничем не отличался от остальных, но мне он казался совершенно иным. – Она глубоко вздохнула: – Уж этому я за свою жизнь научилась. Делить все на два лагеря. Четко знать, чего от меня ждут в каждом из них. А сегодня границы размылись, перехлестнулись, и я не знала, что делать.

– Прости.

– Мне было очень приятно, что ты приехал.

– Напросился, – бросил я камешек в воду.

– Я правда рада, что так вышло. Честно, – сказала она и посмотрела вдаль. – А еще я подумала, может…

Я бросил еще один камешек, и он, несколько раз подпрыгнув на водной глади, ушел ко