– Да, вроде того.

Мы долго бродили в предрассветных сумерках и еще несколько часов после того, как взошло солнце. Иногда я брала Рашель за руку, чтобы удостовериться – она настоящая, прямо здесь, рядом со мной. В ответ Рашель лишь улыбалась уголками губ, но смотрела на горизонт с тоской, будто мы уже прощались. Не успела я заговорить об этом, как песок захрустел под чей-то поступью. Рашель оживилась и, сморгнув наваждение, выдернула из-за пояса короткую катану, которая теперь заменяла ей давно утерянный навахон.

– Сдаюсь! – объявил Исаак, поправляя съехавшие очки, когда острие меча уперлось ему в грудь. Волосы у него стояли торчком, и выглядел он сонно и помято.

Рашель недоверчиво сощурилась, но катану не убрала.

– Что ты здесь делаешь?

– Читаю, – ответил он так, будто это было очевидно, и кивнул на исторический роман, зажатый под мышкой. – Точнее, читал, пока не заснул на причале. А когда проснулся, оказалось, что уже утро…

– Ты что, прямо на земле спал?

– Судя по тому, как болит спина, да. Со мной такое случается иногда, не стоит переживать.

– И не думала, – хмыкнула равнодушно Рашель и неохотно убрала меч обратно под жилет, тисненный змеиной чешуей.

Это был первый раз, когда Исаак и Рашель столкнулись лицом к лицу. Он старательно прятался в библиотеке с тех пор, как она поселилась в особняке. Сама же Рашель не упускала возможности напомнить и мне, и всем вокруг о том, какие неприятности Исаак создал для Виктории в свое время. Напряжение, царящее между ними с первой секунды, сделалось бритвенно-острым, когда я беззаботно ляпнула:

– Раз ты выспался, может, пройдешься с нами? Что скажешь, пап?

– «Пап»? – переспросила Рашель, повернувшись ко мне с таким выражением на лице, что я втянула голову в плечи. – А Валентин Эбигнейл, который растил тебя вместе с остальными братьями и сестрами, уже не…

– Так, Рэйчел… то есть Рашель, – влез между нами Исаак. Вероятно, он до сих пор не проснулся, раз позволил себе это. Он тронул Рашель за локоть, что было крайне опрометчиво: глаза у нее вспыхнули, по-кошачьи сузившись. – Давай-ка мы пройдемся с тобой вдвоем и поговорим, а?

Решив, что либо сейчас, либо уже никогда, Рашель вяло кивнула и пошла вместе с Исааком в сторону Шелберна, велев мне возвращаться домой. Их не было порядка двух часов, и они вернулись хмурыми и молчаливыми. Но, как ни странно, после этой прогулки стали общаться, как давние друзья. Однажды я даже застала их на веранде, спорящими о литературе и сортах бурбона. «Вот как решают проблемы адекватные взрослые люди», – невольно подумала я и взяла этот метод на карандаш.

Каждый день я возвращалась в постель без сил, но Коулу было и того хуже. Он мог днями не выходить из тренировочного зала, в который Диего переделал одну из комнат. Теперь вместо книжных шкафов и рояля там стояли манекены, гантели, беговая дорожка и даже стенды с оружием, которое осталось от прошлых атташе ковена. Я частенько пряталась за дверью и подглядывала за их с Рашель тренировками. Распаленная боем и упражнениями, она выглядела безупречно, гибкая и ловкая. В детстве я, просыпаясь спозаранку, всегда находила ее во время разминки, балансирующей на острие своего навахона. Но теперь вместо него она орудовала катаной. Японский меч выглядел безобидно в сравнении с семейной «косой» Гастингсов, однако Рашель и с ним без труда укладывала Коула на лопатки.

– Остановись! Ты убить его хочешь?! – воскликнула я, врываясь в зал и бросаясь к Коулу.

Опустившись рядом, я мягко подняла его лицо, чтобы оценить весь масштаб повреждений. Изо рта змейкой бежала кровь, заливая деревянный паркет, а блеклые глаза полуобморочно закатывались. Метка на его запястье оставалась черной, невзрачной: он прочно отгородился от нашей связи, чтобы я не чувствовала его боли.

– Это спарринг, Одри, – заметила Рашель, ничуть не устав: то ли из-за того, что Коул в сравнении с ней походил на неповоротливого хомячка, то ли потому, что была мертва. – А ты чего ожидала? Что мы здесь в шашки играем?

– Нет, но сейчас ты просто избиваешь его!

Я постоянно вмешивалась в их сражения, поэтому старалась приходить или утром, когда Рашель с Коулом только разогревались, или вечером, когда все должно было вот-вот закончиться. Однако, если я все же приходила днем, смотреть на это было выше моих сил.

– Как ты? – спросила я, когда прохлада мокрого полотенца подействовала и Коул оклемался. – Встать можешь?

Распластавшись на полу после очередного нокаута, он захрипел, приподнимаясь на локтях. Стащив со лба полотенце, Коул нащупал на полу свой навахон и оперся о него, отказавшись от моей помощи.

– Еще раз.

Я опешила, преисполненная возмущением. Ночью, когда он раздевался, на его теле не было и дюйма чистой кожи без кровоподтеков. Лицо и вовсе напоминало один большой синяк: разбитые губы, разбитый нос, заплывший глаз с лиловой обводкой и, кажется, сломанная скула.

– Коул! На тебе места живого нет. Отдохни…

– Еще, – потребовал он и мягко отодвинул меня с дороги, вставая напротив Рашель. – У нас ведь мало времени, так?

Она довольно ухмылялась, сидя на подоконнике и полируя камнем свой меч.

– Уверен, что хочешь этого?

В ответ Коул принял стойку, занеся навахон. Колени у него дрожали. Рашель пожала плечами и встала так же, мотнув головой в сторону двери, чтобы я ушла.

– Слух, охотник, – сказала она, давая Коулу отдышаться и сосредоточиться. – Теперь это твое оружие.

Она бросила камень для полировки в дальний угол комнаты, и он пролетел над головой Коула. Тот дернулся и отвлекся на шум. Рашель воспользовалась этим: в два шага очутившись возле него, она ударила его в солнечное сплетение рукоятью меча, а затем сделала подсечку.

Коул упал, и все повторилось сначала.

– Слушай не то, что происходит вокруг, – продолжила она, нависая сверху, пока Коул кашлял и задыхался. – Слушай только своего врага.

Я отвернулась, не в силах смотреть, и заперла за собой дверь. Ночью мне снова пришлось обрабатывать его спину, руки и лицо обезболивающей мазью. Вырубаясь сразу, как только его голова соприкасалась с подушкой, Коул вставал утром с рассветом и, чмокнув меня в лоб, шел к Рашель, которой не нужен был сон.

Так прошел почти месяц. Все вместе мы встречались лишь за обеденным столом, который по традиции накрывали Сэм и Зои, не занятые ничем, кроме друг друга. Рашель всегда сидела с нами за компанию: ни еда, ни вода ей были не нужны. Чаще всего беседа сводилась к обсуждению наших успехов, и каждый стремился чем-то похвастаться. Когда Морган вынесла чайничек с ее фирменным какао на десерт, настал черед Тюльпаны:

– По-моему, самый талантливый учитель здесь – это я. Кто бы еще смог потянуть невежество Одри? А так она хотя бы наконец-то обрела свою серую шкурку! Да, норка?

– Ох, не начинай, – простонала я, хлопнув себя по лбу, и все рассмеялись, жаждая подробностей.