— Это нам неизвестно, — отвечает Малин. — Вы допросили отца Петерссона? — спрашивает она. — Он может знать и о его сексуальности, и о многом другом.

— Нет, — отвечает комиссар. — Мы только сообщили ему о смерти сына. Малин и ты, Харри, займитесь этим после того, как попытаетесь дозвониться до Йохена Гольдмана.

— Уже сейчас? — удивляется Харри. — Ведь у него только вчера умер сын!

— Мы не можем ждать.

Малин кивает в знак согласия.

Она с отвращением думает о предстоящей встрече. Если что и тяжело вынести в день похмелья, вроде сегодняшнего, так это запах больничных простыней и катетеров.

Больница в Олерюде. Конечная станция. Может статься, он находится в отделении для страдающих деменцией.[41]

— Что еще? — голос Свена звучит оживленно. — Малин, еще что-нибудь?

Он говорит ей своим взглядом, что знает о ее похмелье, но не собирается делать никаких послаблений в работе.

Форс качает головой.

— Мы говорили с Линнеей Шёстедт, — отвечает она спустя некоторое время, — пожилой дамой, проживающей в одном из домов на замковых землях. Она угрожала нам оружием, когда мы к ней постучали.

— Что она делала? — переспрашивает Свен, и Малин замечает усмешку на лице Вальдемара.

— Она как будто испугалась, — поясняет Харри. — Сказала, что никогда не знаешь, с кем придется иметь дело. И в этом она права.

— Дама быстро успокоилась, — продолжает Малин. — Она видела какой-то черный автомобиль на рассвете, так ей показалось. Не помнит, спала она или нет.

— Не помнит?

— Да, ей трудно бывает отличить сон от яви.

Комиссар качает головой.

— А что за машина?

— Этого она не знает.

— Мы должны принять это во внимание. Какую машину водит Фогельшё?

— Темно-синий «Ягуар», — отвечает Малин.

Темный автомобиль.

«Она могла видеть Акселя Фогельшё или Юханссона и Линдмана, когда они проезжали, — рассуждает про себя Форс. — Может, кого-нибудь из детей старика Акселя? Нет ли у Катарины Фогельшё другой машины? Или кого-нибудь из старых знакомых Петерссона, Гольдмана?»

— Никто не звонил? — с надеждой в голосе спрашивает Вальдемар.

Но Свен качает головой.

— Будем работать дальше. Может, кто-нибудь откликнется теперь, когда все это просочилось в прессу и Карим обратился с просьбой к населению.

— В «Коррен» много сегодня о нашем деле, — говорит Юхан. — В государственных СМИ тоже. Об убийстве, погоне, о том, что мы арестовали Фредрика Фогельшё.

— И ничего такого, чего бы мы не знали? — спрашивает Свен.

Юхан качает головой.

— Обязательно должен найтись кто-нибудь, кто сообщит что-нибудь о его аферах, — говорит Ловиса. — Пусть даже анонимно. Если только там есть что сообщать.

— Если он занимался сомнительными делами, то должен иметь контакты с криминальным миром этого города, — рассуждает Вальдемар. — Может, мне стоит навести справки у своих старых знакомых?

— Просто ты не хочешь заниматься бумагами, — смеется Свен. Но потом снова становится серьезным. — Сейчас бумаги для нас на первом месте, ты понял?

Вальдемар кивает.

— Малин, — говорит Шёман, — звони Гольдману. Посмотрим, что он скажет, если только это его номер.

Малин зажмуривает глаза и вспоминает бегущего Фредрика Фогельшё. Представляет тело, брошенное в замковый ров, чтобы душа осталась в той черной воде навсегда.

«Вместе с десятками или тысячами других душ, словно замурованных в камень и время, — думает она, — прикованных к своему несчастью, к своей судьбе, которой невозможно избежать и нельзя смириться. Одиночество красной нитью проходит через человеческую историю, — рассуждает Малин, — лежит в основе всего того, что с нами случается».

Тенерифе.

При этом слове воображение Малин Форс рисует обожженные скалы и вечно сияющее солнце над лабиринтом домов. Качающиеся на ветру пальмы, ряды шезлонгов на грязных пляжах, отсвет мерцающей глади бассейна на мутирующих пигментных пятнах, рак, проникающий сквозь кожу и далее в кровь, после чего остаются считаные месяцы жизни под вечным солнцем.

Малин вспоминает выцветшие снимки родительского рая. Она знает, что квартира на Тенерифе кажется маме слишком тесной и убогой; наверное, поэтому она и приглашает в гости их с Туве как бы нехотя, скрепя сердце.

А может, мама просто хочет, чтобы ее оставили в покое? «Прежде чем я стала понимать значение этого выражения, я уже чувствовала, что ты избегаешь меня, мама, — думает Малин. — Почему? Может, тебе было стыдно за что-то, а ты не хотела себе в этом признаться? Или это потому, что ты узнавала во мне саму себя? Но так обычно бывает со взрослыми детьми, а я ощущала это уже в четыре года, и уже тогда по-своему осознавала, что происходит».

«Что мы будем говорить друг другу, мама?» — думает Малин, просматривая за столом статьи о Йохене Гольдмане.

Его называют самым крупным мошенником в истории Швеции. Еще точно не установлено, сколько сотен миллионов он прикарманил, когда опустошил предприятие «Финера финанс». А когда все раскрылось, Йохен Гольдман покинул страну.

Он водил за нос полицию, Интерпол. Его видели на Пунта-дель-Эсте в Уругвае, в Швейцарии, во Вьетнаме, в Джакарте, Сурабае. И всегда он оказывался на шаг впереди своих преследователей. Словно они не хотели арестовывать его, либо в полиции у него были свои осведомители.

Йерри Петерссон работал у него адвокатом, посредником в контактах с властью и СМИ. За время своего изгнания Гольдман написал две книги. Одну о том, как он разорил предприятие и что имел на это полное право. Вторую — о жизни в бегах, где, судя по рецензии, выставлял себя этаким Джеймсом Бондом предпринимательского мира. «Хотя далеко и не таким благородным», — замечает про себя Малин.

Однако прежде чем Гольдман сорвал свой первый крупный куш, он уже успел отсидеть три года за мошенничество. А также за угрозы, нанесение телесных повреждений, вымогательство.

Малин разглядывает его фотографии за границей. Мужчина с острым носом на круглом лице, зачесанными назад волосами, живыми карими глазами и длинными светлыми прядями на затылке рядом с шикарным катером или сверкающим спортивным автомобилем марки «Кенигсегг».

Потом, когда истек срок давности его преступления, он обнаружился на Тенерифе. Репортаж из «Дагенс индастри» в Интернете проиллюстрирован фотографией загорелого улыбающегося Гольдмана возле бассейна, обложенного черным кафелем, с видом на море и горы. На заднем плане сверкающая белая вилла.

Именно так выглядит мечта мамы. Белый бетон, стекло или, может быть, дворик с ухоженными цветами и пухлая мягкая мебель, в которую стоит только погрузиться — и забудешь все унижения и беды.