litbaza книги онлайнИсторическая прозаГитлер. Последние десять дней. Рассказ очевидца. 1945 - Герхард Больдт

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 54
Перейти на страницу:

После совещания мы встретили Ханну Райч. Она уже дважды пыталась взлететь у Бранденбургских ворот с раненым фельдмаршалом фон Греймом, но всякий раз должна была отступить из-за интенсивного артиллерийского обстрела. Находясь в бункере, Райч близко сошлась с Магдой Геббельс, и я часто видел их вместе.

После полудня охранники Гитлера доставили в убежище паренька, пребывавшего в тяжелейшем шоке и явно не спавшего несколько ночей, который, со слов очевидцев, только что на Потсдамерплац подбил русский танк. С показной торжественностью Гитлер собственноручно прикрепил подростку Железный крест к слишком большому пальто, прикрывавшему худенькую грудь, и послал его назад на улицу на верную гибель.

Вернувшись в свои комнаты, Фрайтаг, Вайс и я еще долго обсуждали этот странный эпизод. Нам, боевым офицерам, имевшим за плечами многие годы активной службы, было тягостно прятаться в убежище в относительной безопасности, в то время как наверху люди сражались не на жизнь, а на смерть. Разгоряченные, мы не заметили, как в комнате оказался Борман и какое-то время слушал наши рассуждения. Внезапно он, покровительственно обняв за плечи меня и фон Фрайтага, заговорил об армии Венка, об освобождении Берлина от блокады и о скором победоносном окончании войны. Затем с каким-то неестественным пафосом он добавил:

— Когда война закончится нашей победой, — а это не за горами, — все, кто сохранял верность фюреру в труднейший для него период, займут ответственные государственные должности и в награду за свою лояльность получат крупные поместья.

И, дружески нам улыбнувшись, он медленно вышел. Будто громом пораженный, я не сразу нашелся что сказать. И мне хотелось знать: в самом ли деле 27 апреля 1945 г. Борман мог говорить абсолютно серьезно о «победоносном окончании войны»? И как прежде, когда приходилось слушать рассуждения Бормана, Геббельса, Геринга и других людей из окружения Гитлера, я вновь задавался вопросом: действительно ли они верили в то, о нем говорили, или же это была дьявольская мешанина из притворства, мегаломании и фанатичной тупости?

После того как поздно вечером пришло известие о том, что передовые части армии Венка с боями достигли Ферча у Швиловзее, новый комендант Берлина настоял на встрече с фюрером. При разговоре присутствовали Борман, Кребс и Бургдорф, которые стояли молча за спиной Гитлера. Как пояснил генерал Вейдлинг, армия Венка слишком слаба и в живой силе и в технике, чтобы удержаться хотя бы на отвоеванной территории южнее Потсдама или пробиться к центру Берлина. Между тем у берлинского гарнизона вполне достаточно сил, чтобы с хорошими шансами на успех осуществить прорыв в юго-западном направлении и соединиться с армией Венка.

— Мой фюрер, — сказал далее Вейдлинг. — Я беру на себя личную ответственность вывести вас в целости и сохранности из Берлина. Это позволит спасти столицу рейха от разрушения в заключительной стадии сражения.

Однако Гитлер отверг эту идею. На следующее утро с аналогичным предложением выступил Аксман, пообещавший обеспечить надежное сопровождение из наиболее преданных членов гитлерюгенда, но Гитлер вновь отказался покинуть Берлин.

Узнав, что ждать помощи от армии Венка не приходится и что Гитлер в категорической форме отказался покинуть осажденный город, обитатели бункера впали в уныние, будто им уже мерещился конец света. Мы еще продолжали в поте лица трудиться, а большинство из них уже пытались утопить свой ужас перед неизбежным в алкоголе. Запасы изысканной еды, лучших вин и шнапса хранились в избытке в кладовых имперской канцелярии. В то время как бесчисленные раненые томились в подвалах и туннелях метро, умирая от голода и жажды в сотне метров от убежища фюрера, например на станции «Потсдамерплац», в самом бункере вино лилось рекой.

Около двух часов ночи я, совершенно измученный долгими часами изнурительной работы, прилег на кровать, рассчитывая соснуть пару часов; из соседней комнаты доносился неясный шум. Там сидели вместе за дружеской попойкой Борман, Кребс и Бургдорф. Вероятно, я проспал часа два с половиной, когда Бернд фон Фрайтаг, спавший на нижней койке, разбудил меня и сказал:

— Старина, вы пропускаете кое-что весьма интересное… только послушайте… Они так разговаривают уже довольно давно.

Я поднялся и стал прислушиваться к происходившему в соседней комнате.

И я услышал, как Бургдорф, обращаясь к Борману, кричал:

— С самого начала, когда я принял эту должность… около года назад, я взялся за дело со всей присущей мне энергией и верой в наши идеалы. Пытался всеми доступными мне способами примирить армию и партию, и что же? Прежние друзья в вооруженных силах отвернулись от меня, а некоторые стали презирать. Я изо всех сил пытался развеять недоверие Гитлера и партийцев к людям в военной форме. В итоге мне навесили ярлык изменника, предавшего немецкий офицерский корпус, и теперь я вижу, что эти обвинения были вполне справедливы, что я старался напрасно и мои идеалы были ошибочными, наивными и глупыми.

Бургдорф на минуту остановился, чтобы перевести дух. Кребс успокаивал его, напоминая о присутствии Бормана. Но Бургдорф упрямо продолжал:

— Ах, оставь меня, Ганс, пожалуйста, когда-то нужно об этом сказать. Через 48 часов будет, вероятно, уже слишком поздно. Наши молодые офицеры пошли воевать с великой верой и воодушевлением. Сотни тысяч из них погибли. И ради чего? За свою родину? За великую Германию? За наше будущее? За достойную жизнь немецкого народа? Сердцем, быть может, они верили в это, но в реальности все было иначе. Они умерли за вас, за ваше роскошное житье и вашу манию величия. Цвет немецкой нации проливал кровь на полях сражений повсюду, миллионы людей были принесены в жертву, а вы, руководители партии, в это время набивали карманы несметными богатствами, вы наслаждались жизнью: конфисковывали у побежденных великолепные поместья, строили сказочные дворцы, купались в роскоши, обманывали и угнетали народ. Вы втоптали в грязь наши идеалы, нашу здоровую мораль, нашу веру и наши души. Люди для вас были лишь средством удовлетворения вашей ненасытной жажды власти. Вы разрушили нашу культуру, имевшую многовековую славную историю, вы уничтожили немецкий народ. Вы ужасные грешники, и в нашей теперешней трагедии виноваты только вы!

Последнюю фразу генерал прокричал, будто выступая на суде под торжественной присягой. В комнате рядом воцарилась мертвая тишина, было слышно лишь тяжелое дыхание Бургдорфа. Затем раздался голос Бормана. Выражался он сдержанно, осторожно, придерживаясь дружеского тона.

— Нет нужды переходить на личности, дружище, — сказал Борман. — Быть может, кто-то и разбогател внезапно, но я к этому непричастен. Клянусь всем, что есть у меня святого… На здоровье, старина!

И он клялся всем, что есть у него святого! А я ведь точно знал, что Борман прибрал к рукам обширные поместья в Мекленбурге и в Верхней Баварии и построил роскошную виллу на озере Кимee. И разве не он всего каких-то несколько часов назад обещал нам крупные земельные угодья? Такова была цена клятве главного руководителя — после Гитлера — Национал-социалистической рабочей партии Германии.

Я попытался снова уснуть, но безуспешно. Утром 28 апреля в 5.30 русская артиллерия вновь начала обстреливать имперскую канцелярию, интенсивность огня быстро нарастала, и вскоре снаружи стало твориться что-то невообразимое; это был сущий ад. За все время пребывания на фронте мне еще не доводилось переживать столь длительную и мощную артподготовку. Постоянно приходилось на час и более отключать вентиляторы. На верхнем уровне снаряды в ряде мест пробили перекрытия. Было слышно, как с грохотом валились на пол огромные глыбы бетона. Глухие удары авиационных бомб мешались с хлесткими разрывами артиллерийских снарядов. Тысячи тонн металла и огненный смерч обрушились на имперскую канцелярию и на прилегающие правительственные здания. Была разбита антенна нашего 100-ваттного радиопередатчика, нарушена телефонная связь с некоторыми оборонительными секторами. Поддерживать контакт с внешним миром мы могли лишь через посыльных и с помощью радиоаппаратуры, которой располагал Лоренц, представитель министерства пропаганды в ставке фюрера. Всякий раз, когда нам казалось, что обстрел достиг своего апогея, мы неизменна убеждались, что опять ошиблись. Мучительно не хватало свежего воздуха, большинство страдало головными болями и приступами удушья, донимала жара в помещениях: все ужасно потели. Постепенно обитатели бункера погрузились в полуобморочное состояние. Когда обстрел на короткое время затихал, русские поднимались в атаку, снова и снова. Бои шли уже на Александрплац, русские танки, двигаясь от Галлешестора, приблизились к Вильгельмштрассе. Нас отделяло от неприятеля не более тысячи метров. Даже отборные части добровольческого корпуса СС «Адольф Гитлер» не выдерживали напора превосходящих сил противника.

1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 54
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?