нашими соприкосновениями, скользят по его коже и устремляются вглубь.

«Ничего себе», ‒ выдыхаю я.

И мое изумление связано отнюдь не с занятным светопредставлением, вызванным спонтанными действиями, а скорее с метаморфозами самого Виви.

Синева, замеченная мной ранее, полностью исчезла, а цвет его лица поменял болезненно белый оттенок, на вполне здоровую бледность. По крайней мере, в той степени, насколько бледность вообще может ассоциироваться со здоровым состоянием.

Такое чувство, будто сам факт того, что я его потрогала, стал решающим, и мои прикосновения излечили его от усталости…

Ну и фантазии бурлят в моей голове!

‒ И что же ты планируешь делать дальше, Чахотка?

Сконфужено смотрю на лицо некстати проснувшегося Виви.

Золотое пламя в глубине его глаз, способное напитать жаром сам воздух, сейчас едва пробудилось. Глаза Виви лишь слегка приоткрыты, и он взирает на меня с меланхоличной расслабленностью и с видом создания, полностью погруженного в сладкую истому полусна.

— Полагаю, я пойман. — Его голос негромок, а скорость построения слов в ясные фразы минимальна. Он почти мурлычет и делает это с магнетической мелодичностью.

Окидываю задумчивым взором позу, которую я успела принять в последний момент перед пробуждением Виви: удобненько сижу верхом на его животе. Видимо, меня невероятно мощно загипнотизировали огни на его коже.

‒ Да, пойман. Правильно полагаешь. — Отбросив всякое стеснение, сжимаю его талию коленями, чтобы у него не возникло ни одного сомнения в том, что он пленен. — Ты в курсе, что светишься как лампочка?

‒ Правда? — Виви по-прежнему расслаблен. Хотя, казалось бы, ему уже стоило начать хоть немного беспокоиться. С учетом того, как старательно он возводил ту стену из одеял.

‒ Да. Зацени. — Хватаю его за запястье, однако мои пальцы почти сразу соскальзывают и на каком-то запредельном уровне машинальности сплетаются с его пальцами.

И подобное соприкосновение ощущается настолько привычным, что мне невольно приходит на ум мысль: а не творил ли Виви что-то подобное раньше, пока я была безжизненным комком биоматериала? Не сидел ли подолгу у моей койки и не держал ли мои руки в своих?

‒ Ты… ‒ слетает с моих губ, но, так и не продолжив вопрос, я отворачиваюсь.

Мой взгляд зацепляется за новое зрелищное великолепие.

Сияние, растекающееся от нашего соприкосновения, сложно не заметить. Тонкие световые линии переплетаются в структурную красивость и покрывают руку Виви до самого локтя

С секунду Виви наблюдает за необычайным явлением, а затем едва заметно дергает пальцами, тем самым легонько встряхнув и мою руку. Сияние меркнет.

— Эй! И что ты сделал? Объясни! — возмущено требую я. — У тебя и раньше под кожей фейерверки расцветали. Но впервые вижу, чтобы от прикосновений появлялась подобная реакция.

‒ Все хорошо. ‒ Он не делает ни единой попытки расцепить наши руки.

‒ Понятное дело, ‒ бурчу я, подразумевая, что вид у Виви теперь вполне отдохнувший. ‒ Ты что, подзарядился от меня энергией?

Мой ворчливый настрой — всего-навсего яркая ширма для не менее эффектного спектакля. Ведь на усталость нет ни единого намека, а порождающие жар касания Виви лишь подняли мне настроение.

Я получила удовольствие, но ни за что не скажу об этом вслух.

‒ Ну, так что за звездное блистание, а, блестяшка?

Абсурдно, но и я не избавляюсь от его хватки и, кажется, даже цепляюсь за его пальцы столь же усилено, что и он за мои.

‒ Наверное, перевозбудился.

Золотое пламя почти ощутимо оглаживает меня. И уже не уверена, просто ли это игры моего разбушевавшегося воображения.

‒ Я-ясно. ‒ Сползаю с его живота и уже с опаской гляжу на наши сцепленные руки.

Виви отпускает мою руку, при этом как-то весьма ловко успев огладить каждый мой палец.

‒ Как себя чувствуешь? ‒ Не решаюсь дать деру, испытывая необъективную жажду проявить тактичность, а потому продолжаю находиться очень близко к Виви и даже прижиматься коленом к его бедру.

‒ Прекрасно.

Хищно впиваюсь взглядом в правый уголок его губ, приподнявшийся для создания улыбки ‒ будоражащей смеси из лукавства и нежности.

‒ Здорово.

По-моему, пора перепрыгивать через одеяльное препятствие.

Но ведь я так и не узнала ничего из того, что собиралась!

Растеряно оглядываюсь через плечо на импровизированную стену.

‒ Утро еще не скоро.

‒ А? ‒ Мешкаю из-за очевидности высказывания.

‒ Можно еще поспать, ‒ продолжает Виви, искусно сохраняя свою ангельскую улыбку.

‒ Ага, давай, давай. Эй!..

Виви закидывает руку на мои ноги и, согнув в локте, цепляется за мою талию. Не удерживает, не хватает, а словно слегка притормаживает. В принципе освободиться я в состоянии.

‒ И что это ты творишь? ‒ спрашиваю я, следя за тем, как он придвигается ближе, жмется щекой к моему бедру и уютно устраивается рядом забавным массивным калачиком.

‒ Сплю, ‒ докладывает Виви и, зыркнув на меня снизу вверх, действительно закрывает глаза.

Мысленно считаю до пяти, откидываюсь на спинку кровати и относительно спокойно изрекаю:

‒ Ладно. Сижу тут ровно десять минут. А потом перебираюсь обратно. Так и знай.

* * *

У утра существует степень доброты? Доброе, добрейшее, очень доброе? А если оно паршивое? Какая это степень? Или это конкретное падение в длинный минус?

Что ж, если не брать для сравнения мои ночевки в Клоаке, то сегодняшняя ночь не сумела побить рекорд разве что того злополучного сна в обнимочку с Виви, когда после приступа я цеплялась за него, словно обезьяна за последнюю связку бананов.

Тоскливо обозреваю одеяльно-холмистую местность.

Вчера я заснула. И отнюдь не на правильной стороне постели. Возведенная из одеял стена второй раз мной преодолена не была, а сама я в данный момент нахожусь на том же самом месте, где в эту ночь обещала смотаться от Виви ровно через десять минут ни к чему не обязывающего бдения.

Однако вот она я — лежу укутанная в одеялко