По вынесении приговора защищавший Мрняка по назначению австрийский офицер подал апелляционный отзыв. В отзыве утверждалось, что Мрняк уже перешел с Корниловым границу и был в Румынии, но чувствовал раскаяние в своем преступлении и, пользуясь незнанием Корниловым местности, умышленно вернулся с ним обратно, чтобы предать Корнилова и себя в руки австрийских властей; что прежде временным прекращением поисков Корнилова в окрестностях Карансебеша и слишком поспешным арестованием Мрняка и отправлением его для предания суду ему помешали привести в исполнение этот план и не дали возможности загладить таким образом свою вину.

Для доказательства справедливости этих утверждений апелляционного отзыва в нем ходатайствовалось о предоставлении Францишику Мрняку возможности в сопровождении надежной стражи вновь перейти румынскую границу, чтобы указать своим спутникам те места, где он уже побывал с Корниловым, и тех людей, которые могли бы подтвердить, что они уже встречали Мрняка на территории Румынии и что, следовательно, Мрняк вернулся добровольно.

Разумеется, таких людей не было, так как в Румынии Корнилов с Мрняком не были, да и на австрийской территории они ни с кем не встречались, так как избегали встреч как лишней опасности быть обнаруженными и задержанными. Но Мрняк знал, что проверить справедливость заявлений апелляционного отзыва невозможно, так как пока шел его процесс, последовало объявление Румынией войны Австрии. Если же австрийское командование все же решило бы отправить Мрняка в пограничную румынскую полосу, то Мрняк надеялся скрыться от своих провожатых какою бы то ни было ценой.

Ответа на апелляционный отзыв долго не поступало, и Мрняк, скованный по рукам и ногам, был помещен в сырую и темную камеру, где ему пришлось пробыть девять месяцев. Часто за это время ему приходили в голову мысли о самоубийстве, тем более что (как он мне рассказывал после), яд был у него с собою: пилюли с ядом, изготовленные им в Кёсегском госпитале, ему удалось, обернув в вату, спрятать у себя в ушах. Но какая-то смутная надежда поддерживала его жизнь и отгоняла мысль о самоубийстве.

Лишь через девять месяцев был получен ответ на апелляционный отзыв. Признавая, что вследствие объявления войны Румынией нельзя проверить правильность данных, указываемых в апелляции, высшая судебная инстанция назначала пересмотр дела.

Новым вердиктом Францишек Мрняк был осужден на десять лет тяжкого заключения и доставлен для отбытия наказания в крепостную тюрьму в Комарне[67]. Трудно описывать те несчастья, которые не переживались самим лично, а о которых лишь слышал от другого человека, хотя бы самые подробные рассказы, в особенности, если пришлось пройти через столько испытаний, сколько их выпало на долю Мрняка.

Длительное заключение в сыром и темном карцере без окон, без матраса, холод, голод, издевательства, брань и побои, и главное – отсутствие надежды на свободу… Да, будущая Россия не вправе забыть этого чеха, который столько перенес, спасая одного из тех, кто сохранил России ее армию, забыть человека, единственным утешением которого были доходившие и в крепость к нему слухи, что генерал Корнилов счастливо возвратился на Родину и ведет в наступление русские армии…

Последняя надежда на возможность освобождения была выдавать себя за умалишенного, и Мрняк стал симулировать безумца, но еще долго пришлось ему томиться в казематах Комарно. 17 августа 1916 года по новому стилю начались его злоключения и продолжались до самого конца 1918 года. 19 сентября 1918 года Мрняк стал играть роль полного безумца и через 13 дней, 2 октября 1918 года был признан приглашенным в крепость врачом-психиатром действительно умалишенным и отправлен в сумасшедший дом.

Во время следования туда в поезде, в сопровождении караульных, Мрняк два раза уходил в уборную и каждый раз скоро возвращался, так что провожатые отпустили его самого и в третий раз, когда он снова попросился в уборную. Но на этот раз Мрняк уже не возвратился: на полном ходу поезда он спрыгнул под откос и скрылся.

Но до самого переворота[68] и объявления независимости Чехословакии[69] ему приходилось скрываться и блуждать по словацким селам, перенося иногда побои и постоянно опасаясь быть задержанным. Лишь после переворота получил Мрняк возможность возвратиться домой. Освобожденный чешским правительством от военной службы, Мрняк наконец прибыл домой в Тшебинец 22 ноября 1918 года, но еще долго отзывались на его здоровье перенесенные испытания…

Но что было с тем, за кого Мрняк жертвовал своею жизнью, что делал Корнилов, очутившись один на маленькой станции перед Карансебешем, к которой он вышел вечером 17 августа после своих блужданий по лесу?

У него были на руках целых два удостоверения на имя больного солдата: одно – до станции Карансебеш, заготовленное Мрняком, которому истекал срок 19-го, другое, доставленное мною до станции Оршова; в нем не было проставлено срока, Корнилов мог бы сам проставить его чернильным карандашом. Но ни тем, ни другим удостоверением Корнилов не мог уже воспользоваться: он был в штатском костюме.

Оставалось еще жандармское удостоверение, когда-то похищенное мною и Дворниченко из корпусного архива. Корнилов опасался, что ему может повредить при пользовании им недостаточное знание немецкого языка; при пользовании обыкновенным отпускным солдатским билетом это не имело бы большого значения в такой разноплеменной стране, как Австрия, но для жандарма необходимы были большие познания или в немецком, или в мадьярском языке; последнего Корнилов почти не знал. Но выбора не было. Корнилов чернильным карандашом проставил даты на своем жандармском удостоверении. Чтобы легче избежать расспросов и разговоров и чтобы хотя бы несколько уменьшить сходство со своими фотографиями, которые могли быть уже разосланы, Корнилов перевязал лицо платком, будто у него болят зубы.