Выслушав без интереса рассказ Степана Федоровича, Полупан подвел итог:

– Значит, сидели за столом, праздновали, выпивали, вдруг начался пожар, выбежали, начали тушить, но котух сгорел. Никого посторонних ни на месте происшествия, ни поблизости не видели. Так?

Отец почесал в затылке.

– Оно вроде так, а вроде и не так…

– А как? – Полупан снова вытаращил глаза.

– Да не знаю я, как правильно сказать…

– А не знаешь, тогда подписывай, – капитан положил перед свидетелем бланк, заполненный корявым почерком. – «С моих слов записано верно, мною прочитано…»

Степан Федорович пробежал текст глазами.

– Здесь же ничего нет про бутылку!

– Так и бутылки нет! – парировал участковый. – Если бы её протоколом осмотра места происшествия изъяли… А так…

– Ничего я тогда подписывать не буду! Раз с моих слов, вот и пишите, что говорю!

– Ладно, – недовольно согласился капитан. – Дописываю: «на пожарище была найдена разбитая бутылка из-под портвейна “Три семерки”, которая пахла бензином». Теперь так?

– Теперь так! – явно довольный одержанной победой, Степан Федорович расписался. Мать и Гаврош расписались под пустыми бланками.

Попрощавшись, участковый пошёл к выходу. В прихожей остановился, углядев торчащий из-за бочки ствол.

– Документы на оружие есть?

– Какие документы, Горыныч, то есть, Гаврилыч?! – залепетала Вера Петровна. – Ты же знаешь, это от отца моего осталось…

– Нет документов, значит, изымаю!

Капитан взял ружье, переломил, вынул и осмотрел патроны, поцокал языком.

– Заряженое! Кого поджидаете с картечью? Медведя? Так медведи у нас не водятся! – он шагнул за порог, унося ружье.

– Расписку хоть оставь, Гаврилыч! – попросил Степан Федорович.

– Расписки милиция не пишет. Если ты такой буквоед, могу протокол составить за незаконное хранение!

– Эхх… – вздохнул отец и безнадежно махнул рукой.

* * *

Вынужденно забитых обгорелых свиней возила на рынок Галина. Когда пришло время рассчитываться, между семьями возник очередной конфликт: Вера и Степан считали, что она должна была заработать в два раза больше, чем привезла, а сама Галина и Владимир с пеной у рта доказывали, что в спешке, да еще у оптовиков-перекупщиков получить больше было невозможно, а потеря времени могла привести к порче мяса. В результате Гаврины и Комаровы в очередной раз рассорились и все отношения прервали. Но Гаврины успешно справлялись с хозяйством. Отец с Сергеем забивали и разделывали свиней, мать возила мясо на рынок, но времени самой торговать не было, приходилось сдавать перекупщикам, на этом терялись приличные деньги. Да и колбасы они делать не успевали, сало не солили и не коптили, что тоже приводило к упущенной выгоде.

– Ничего, зато с этими дармоедами не делимся, все в семье остается! – говорил отец. – А то помощи от них с гулькин хрен, а претензий – вагон!

– Ох, Степан, нехорошо это, – кручинилась мать. – Родня все же… Они мыкаются без работы, да и нам лишние руки не помешают… Лучше, чем чужих брать…

– Ладно, посмотрим, – уклончиво говорил отец. Сергей знал, чем дело кончится: при удобном предлоге родственники помирятся. Так было уже неоднократно.

На этот раз предлогом послужило казенное письмо на имя Степана Федоровича, которое пришло уже в конце апреля. В конверте находился официальный документ – постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту пожара в домовладении Гавриных.

«Признаков умышленного поджога в ходе доследственной проверки не установлено, наличие бутылки из-под бензина не подтверждает преступного умысла, так как бензин мог храниться в сарае для хозяйственных целей… Гражданин Бабаскин, которого потерпевший называл в качестве возможного подозреваемого, во время пожара находился в Тиходонске, других недоброжелателей и врагов, по словам Гаврина, у него не имеется. Никого постороннего в момент возгорания поблизости не видели ни потерпевшие, ни соседи…»

– Вот идиоты! Какой бензин может храниться в котухе?! – возмущался Степан Федорович. – Не в сарае, как они пишут, а в котухе! Свиньи, что ли, пользовались им в хозяйственных целях?

– И потом, Никитос мог кого угодно нанять, а сам уехал, чтобы подозрение отвести! – соглашался сосед Василий.

– Как захотели, так и сделали, – печально сказала мать.

Соседи, принимавшие участие в тушении пожара, скорбно соглашались, ругали Горыныча и неизвестного следователя, сочувствовали Гавриным. Весть о несправедливом решении быстро облетела всю Яблоневку.

И Комаровы пришли с сочувствием, принесли магазинную водку и мясной пирог, изготовленный не склонной к кулинарии Галиной. Примирение состоялось.

К лету Гаврины стали отходить от пожара. Удобренная пеплом земля дала хороший урожай, и теперь каждый день Вера Петровна готовила молодую картошку, рассчитывая, что её хватит и на зиму, и на посадку. Начали восстанавливать уничтоженные огнем постройки, решили поставить новый крепкий забор, копили деньги на восстановление поголовья свиней.

Гаврош, как мог, помогал родителям. Время близилось к обеду. Перед тем как поесть самому, Сергей пошёл вначале покормить свиней. Мать возилась в летней кухне, а отец с дядей Вовой меняли сгнившие столбы ворот. Новые столбы лежали рядом, заранее вбитые на четверть в металлические трубы, чтобы основания не гнили. Трубы решено было зацементировать. Дядя Вова готовил ямы: стоя на коленях, выгребал своими большими ладонями, как ковшом, землю и труху от старого столба, а отец размешивал лопатой цементный раствор в старом тазу.

Гаврош насыпал в корыто поросятам смесь из молотой кукурузы и пшеничных отрубей, бросил большой пучок травы щарицы и пошел набрать ещё корма. С улицы донёсся приближающийся треск мотоциклетного мотора. Гаврошу он показался знакомым. Смутное беспокойство заставило его отвлечься от своего занятия. Из-за отсутствия ворот улицу хорошо было видно.

«ИЖ Планета-3» с коляской почти уже проехал мимо, но сидевший в коляске что-то крикнул водителю, и мотоцикл резко свернул к дому Гавриных. Приехавшие были без шлемов, и Сергей узнал их сразу: за рулём сидел Чага, сзади – Худой, а в коляске – Никитос.

Они подъехали почти вплотную к дяде Вове, чуть ли не упершись в него передним колесом. Чага заглушил двигатель, и все трое спешились.

– Привет работягам! – оскалился Никитос.

Дядя Вова высыпал пригоршню земли, обтрусил ладони и направился к рукомойнику.

Степан Федорович сжал лопату в руках.

– Чего надо?!

– Свинины жареной купить хочу! Только чтобы не горелая! У тебя ж с зимы осталась?

– Ты меня спалил и еще хвалишься?! Зубы скалишь?!

Отец замахнулся лопатой, но Чага с Худым были наготове. Худой ухватился за черенок, повалил его на землю, вырвал лопату и ударил лежащего по голове с такой силой, что послышался хруст – то ли держак лопнул, то ли череп. Тут же подскочил Чага, и они вдвоём принялись избивать упавшего ногами. Удары сыпались без разбора – по голове и по телу.