– Ого, сколько у него в закромах! Да тут на все село хватит! Зачем ему столько?

– Ничего, он с нами поделится, – загоготал Худой.

– Пошли вон, рэкетиры хреновы! – Степан Федорович подскочил к Худому и толкнул его в грудь. – Вам Заполянки мало? Небось к Короедову больше не ходите?

– Пока не ходим, – спокойно сказал Никитос. – У него «крыша» оказалась железная. Может, мы ее со временем поменяем, а может, и нет. Ничего, на всех хватит. Вот у тебя-то никакой «крыши» нет! И у других работяг тоже. Значит, будете платить. Приходит время братвы. Все будете бабло отстегивать!

– Я ничего вам не дам! – Степан Федорович поискал взглядом по земле камень или палку, но нечего, кроме грязи, не увидел. Гаврош понял, что сейчас начнется драка, и взвел четко щелкнувшие курки.

– Куда ты денешься?! – ответил Худой. – Крутой перец нашёлся…

Он был почти на голову выше хозяина, и когда толкнул его в ответ, тот отлетел назад. Но тут же подскочил к обидчику и ударил в подбородок. Лязгнули зубы, голова дернулась, но Худой остался стоять на месте.

– Да ты совсем охренел, что ли?! – взревел он и набросился на Степана Федоровича, молотя его кулаками. Тот отступал под градом ударов, пытаясь защитить голову и пинаясь в ответ ногами. Но получалось у него плохо.

– Вали его, Худой! В нокаут! – подбадривал кореша Чага. Скорей всего, так бы и вышло, но обстановка вдруг круто и неожиданно изменилась.

– Ба-бах! – грохот выстрела эхом отдался во дворе, взметнувшийся под ногами фонтан грязи забрызгал Никитоса, а Чага вскрикнул, выругался и присел, схватившись за голень. Худой отпрянул назад, испуганно оглядываясь по сторонам.

На крыльце стоял Гаврош с ружьем наперевес.

– Слышали, что отец сказал? Пошли вон! А «крыша» у него есть – это я!

– Ты чё, сопля зеленая?! Тоже мне, крыша нашлась дырявая! – крикнул Никитос. – А ну-ка брось! Хуже будет!

В его руке тускло блеснула финка.

– Назад, суки! – Гаврош прицелился. – Я малолетка, много не дадут. На одной ноге срок отстою!

На порог выскочила мать.

– Убивают, на помощь! Соседи, сюда! – истошно завопила она. Следом выскочила Галина с лопатой в руке и завизжала еще громче:

– Милиция, бандиты напали! Вова, неси ружье! – и швырнула лопату – если бы Никитос не отскочил, то она бы попала в него.

Степан Федорович нашел все-таки какой-то отрезок трубы и бросился на Худого, молотя его с такой яростью, будто рубил шашкой врага на поле боя. Одна рука у Худого повисла, и он, матерясь, отступал к калитке. Туда же спешил и прихрамывающий Чага.

– Вера, что там у вас? – раздался мужской голос из соседнего двора.

– Уходим! – оценив обстановку, скомандовал Никитос. И, обернувшись, добавил:

– Еще пожалеете, чмошники…

Потрепанные налетчики погрузились в свой «УАЗ», и машина, натужно ревя мотором и вздымая фонтаны грязи, скрылась из виду.

– Хватит причитать, бабы! – тяжело дыша, сказал Степан Федорович. – Идите, на стол приготовьте! Надо нервы расслабить…

Когда они остались вдвоем, отец обнял Сергея, прижал к себе, похлопал по спине.

– Молодец, хорошо сработал! Главное, вовремя! Только не пойму: чего ты не в длинного, что меня молотил, а в других пальнул?

– Вы же с ним рядом были… Я под ноги хотел, и то Чагу задел…

– Какая там дробь была?

– Пятерка, кажется…

– Мелкая, ничего ему от пары-тройки дробинок не станет! Выковыряет иголкой – и все дела!

Отец помолчал и добавил:

– Надо бы их всех троих угрохать. Свиньям бы скормили, а кости в лесополосе закопали. А так… Они ведь еще придут!

– Может, не захотят связываться? – сказал Гаврош, чтобы успокоить отца. – Ты, вон, Худому руку повредил, я Чагу подстрелил…

– Нет, – покачал головой Степан Федорович. – Знаю я эту породу. Обязательно придут!

Сергей тоже так думал.

– Может, Горынычу заявить?

Отец усмехнулся.

– Сами на себя? Они-то нам ничего не сделали, а мы двоих поранили… Да еще со стрельбой! Горынычу проще нас и оформить…

Он вздохнул.

– Надо патроны картечью снарядить. А может, и жаканами… Ладно, пойдем в дом, нервы расслабим!

После самогона все повеселели, вспоминали детали происшедшего, хвалили Сергея. Он тоже выпил четверть стакана и захмелел, похвалы от взрослых были ему приятны.

– Молодец, сынок, вовремя сориентировался: за ружьем сходил да бабахнул в нужный момент, – уже в который раз повторял отец. У него была разбита губа, рассечена бровь, да под глазом наливался изрядный синяк.

– А то бы они меня втроем замесили… Тем более у главного финарь был, а я с пустыми руками, хорошо – трубу подобрал. Я ею калитку подпираю…

– Слышь, сеструха, а чего ты Вовку звала с ружьем? – смеясь, расспрашивала мать. – Он же далеко, разве услышит? Да и никакого ружья у вас нет!

– Да что в голову пришло, то и кричала, – объясняла тетя Галя. – Главное было – их напугать. Тут никого не докричишься, а услышат про милицию да ружье – всё, страх почуют!

– Василий молодец, отозвался, – кивала мать. – Шантрапа-то вину чувствует, им и голос со стороны – в страх! Небось больше не полезут!

Сергей переглянулся с отцом и оба кивнули.

– Конечно, не полезут, – подтвердил Степан Федорович. – Но ухо надо держать востро!

* * *

К новому году всё-таки подморозило, и снег слегка припорошил затвердевшую грязь. Газификация сюда так и не добралась, поэтому над домами поднимался из труб белый дым – люди готовились к празднику: жарили и запекали мясо, у кого оно было, варили овощи… Проходя по улице мимо дворов, можно было по запаху определить, кто что готовит. Только самогоном нигде не пахло, – хотя наверняка он и был в каждом доме, – спиртным запаслись заранее.

Вера Петровна сделала жаркое из свинины, нажарила картошки, нарезала сало и ливерную колбасу, достала из погреба квашеной капусты и помидоров, и даже выставила привезенную из города бутылку коньяку… Сестра Галина с Володей – принесли холодец, салат оливье, запеченного кролика, моченых яблок, самогон и две бутылки шампанского. Стол получился царским!

Гаврош ходил вокруг и глотал слюни. Такое изобилие видеть ему приходилось нечасто, а может, и вообще никогда. Особенно привлекали коньяк и шампанское – в Яблоневке их не пили, только рассказывали, какие это великолепные напитки. Здесь в ходу был самогон, Гаврошу не нравилась его обжигающая крепость и быстро наваливающаяся после половины стакана вялость. Да и портвейн «777», который пил Никитос со своей кодлой, был невкусный, хотя придавал смелости и уверенности в себе. Коньяк же, судя по отзывам, имел прекрасный вкус и тонкий запах, а шампанское – и вовсе было напитком богов!