— Смотря что сказать хотели, — ехидно ответила я. — Лично явас вообще не понимаю.

— Я хотел сказать, что не знаю где еще искать этих«братанов» — почему только вы их так называете, этих неприятных людей?

— Поверьте, не от большой любви к ним, но неужели выдействительно ничего не знаете о них?

Я поверить никак не могла.

— Нет. Кроме того, что они дважды меня хватали и один разхотели утопить — ничего.

— Да зачем вы нужны им?

Американец вздохнул:

— Не знаю. Они не объяснили.

Я решила зайти с другой стороны.

— А вам они зачем?

Американец опешил:

— С чего вы взяли, что они мне нужны?

Мне стало смешно: не хочет же он меня убедить, что стараетсяисключительно ради меня. Я тут же ознакомила его со своими впечатлениями.

— Не ради вас, — согласился он, не собираясь посвящать меняв свои чаяния.

— Знаете что, — разозлилась я, — не морочьте мне голову. Уменя ребенок пропал! Говорите сейчас же, зачем вы приехали в нашу страну?

Я думала, он начнет выкручиваться или врать, но он сказалправду — я почувствовала это.

— Мне нужно разыскать здесь одного великого человека, —прошептал он. — Этот человек приехал в Россию и пропал. Больше года нет вестейот него.

— Это женщина? — насторожилась я.

— Нет, мужчина.

Я вздохнула с облегчением и тут же выразила ему сочувствие:

— Очень жаль, что он пропал, но разве это не тот мужчина издевятой квартиры, с которым я сегодня разговаривала?

— Нет, это мой друг, он сам ищет того великого человека. Яприехал ему помочь.

— А вместо этого сидите в подвале, — посетовала я.

Похоже, американец обиделся.

— Для того здесь и сижу, чтобы узнать, что «братаны» тескажут, — сердито пояснил он.

Однако, наверху ничего не происходило. Оттуда не доносилосьни звука, сколь старательно не прислушивалась я. Зато послышался громкий топотпо коридору. Американец прижал меня к стене и прикрыл своим телом, и оченьвовремя, потому что дверь внезапно распахнулась, впустив сноп тусклого света,показавшегося ослепительным после тьмы.

— Слышь, Колян, — раздалось над самым моим ухом, — и здесь,бля, не заперто. Зрю, балдеют они тут по-черному. Козлы, бля! Чисто конкретно,бля, козлы! Куда ни глянь — открытка чистая. Штрань и что надо байдань дополных голяков.

— Да что байданить там? — примирительно усмехнулся другойголос. — Сплошь мадаполам! Не кипеши, братан, пригони балек и того, типаприлуниться пора бы. Ты как?

— Конкретно — за, — ответил мой «братан», его голос я сразуузнала. — Пора прилуниться.

И дверь закрылась.

И непросто закрылась, а, судя по звукам, закрылась на замок.Шаги удалились, как и голоса. Я даже не сразу поняла, что произошло. В первыесекунды облегчение даже испытала, что не заметили нас «братаны». А тут еще иамериканец меня отвлек.

— Вы поняли что-нибудь? — спросил он. — На каком языке этилюди разговаривают?

— На русском, конечно же, другого и не знают поди, уж неполиглоты. А вы еще собирались идти без меня. Через раз понимаете, а все тудаже, — не упуская момента, принялась укорять его я.

— И все же, о чем они говорили? — невежливо перебил меняамериканец.

— Один пацан выразил недовольство по поводу слишком хорошеговремяпрепровождения других — своих коллег.

— А при чем там открытка?

— Открытка, значит открытое помещение, — перевела я, — молвсе нараспашку, заходи и что хочешь бери, а второй отвечает, мол брать-то там инечего, сплошное барахло. Лучше, говорит, не ругайся, а дверь на замок закрой,потому что пора бы уже и в злачное место податься.

И тут до меня дошел наконец смысл их беседы. Я бросилась кдвери и с силой дернула за ручку — без всякой пользы.

— Заперли нас! — закричала я. — Сволочи, заперли!

Американец ладонью зажал мой рот и торопливо зашептал:

— Тише, пожалуйста, тише — нас могут услышать.

Я же была не в себе от горя. Мой ребенок неведомо где, а мыпопала в ловушку. Вместо того, чтобы ребенка выручать, я в подвале сижу.

— Это все вы виноваты, — прошипела я. — Из-за вас являпалась.

Американец тоже расстроился.

— Кто же знал, — оправдывался он. — В прошлый раз здесь всебыло открыто, но может мы услышим еще что-то полезное.

— Услышим, как же. Они же ясно сказали, что собираются вресторане бухать, а не говорить вам здесь полезное. Вот-вот умру от разрывасердца.

— Вы так боитесь? — удивился он.

— Не боюсь, а переживаю.

— Успокойтесь, пожалуйста.

— Успокоиться? Не смешите меня! Вы не знаете как переживаетмать, когда теряет своего ребенка! Еще немного и наброшусь с кулаками на вас.

Он отодвинулся подальше и прошептал:

— Не надо, пожалуйста, это вам не поможет. Неприятное,конечно, положение, но давайте предадимся Богу — все в его руках.

Услышав это, я взвилась.

— Неприятное?! Вы втянули меня в полное дерьмо, а теперьсоветуете предаться Богу? — закричала я. — Думаете, это поможет?

— Уверен, что да.

Я заплакала, а что мне оставалось? Бездействие, в которомвынуждена была пребывать, пугало больше смерти. Мой Санька, мой сын в рукахстрашных людей, а я сижу в этом вонючем подвале и ничего не могу предпринять.

От этой мысли мне стало еще горше. Я плакала уже навзрыд,приговаривая:

— Санька! Мой Санька!

— Санька — это кто? — спросил американец.

Я готова была его убить, но ответила:

— Это мой сын.

Ответила и завыла в полный голос. Американец испугался.

— Пожалуйста, плачьте тише, — попросил он.

— Идите к черту! — посоветовала я и назло заорала во всегорло.

Удивительно, что меня никто не услышал, кроме, естественно,американца. Зато он заерзал и запыхтел.

Чувствовалось, что впал растерянность.

— Ну хорошо, — наконец сказал он. — Не люблю этим заниматьсяи не должен, но раз ситуация требует — попробую.