Маруся вынесла из салона свои килограммы и долго, охая ипыхтя, прикручивала топливный шланг. Я, прислушиваясь к ломоте в членах,занервничала. Эдак мы и к вечеру не выедем, у меня уже боль в боку, ногу свело,а ехать еще ого-го!

— В общем сам видишь: мелочи, — наконец сказала Маруся,опять загружаясь за руль. — Тачка на ходу, милый, ехать одна радость на ней.Разве только вот света в салоне нет, стекла не опускаются и сигнал не работает,а так ездит родная, аки бульдозер. Да тебе главное за город выехать, а там каквжаришь. Слушай, садись, я тебя на дорогу вывезу, а там все по прямой и попрямой, дуй себе и дуй.

Видимо Маруся, глядя на ужас американца, и самаразволновалась, что передумает он и доллары потребует назад. Решила подальшеотвезти его от гаража. Американец, святая простота, сел на переднее сиденье ибыл тут же одернут Марусей:

— Ноги! Ноги навесу держи!

Больше она ничего объяснять не стала, сказала «с богом» итронула с места «Жигуль».

Я, лежа в багажнике в совершенно невероятной позе, была темни менее счастлива, что уже еду. Зная способности Маруси, можно было бесполезнопролежать там неограниченное количество часов. А я все же еду. Еду!

Наконец моя подруга затормозила, вышла из «Жи— гуля»,американец сел за руль, грустно попрощался с Марусей, и началосьсветопреставление.

«Жигуль» — старая строптивая кляча — с диким «ржанием»рванул с места и зигзагами пошел скакать по дороге. Дергался он какприпадочный. Невозможно было определить куда мы едем: назад или вперед. Думаю,и в салоне было несладко, в багажнике же — просто ад. Я превратилась в сплошнойсиняк, но ради спасения сына готова была выдержать и не такое.

Ехали мы долго, мне показалось — вечность. Судя по звукам за«кормой» автомобиля, город давно был позади. Из салона глухо доносился голосамериканца — бедняга уже начал разговаривать с самим собой, что было неудивительно, учитывая обстоятельства. Разговаривал он громко и по-английски, ноиз-за дребезжания машины трудно было уловить смысл. Да, думаю, особого смысла ине было.

Вдруг «Жигуль» остановился. Я пришла в ужас — неужелиполомка — и быстро начала расковыривать дырочку в стенке багажника, проеденнойкоррозией. В эту дырочку дорога не была видна, зато можно было насладитьсягоризонтами бескрайнего поля, что я и сделала.

Однако горизонты быстро прискучили, и я уже собраласьпоискать другую дырочку, с более привлекательным обзором, как вдруг увиделасвоего американца. Он медленно удалялся в поля.

«Что такое? — забеспокоилась я. — Уж не задумал ли этот типздесь меня бросить?»

Опасность, должна сказать, была серьезная, поскольку,вопреки заверениям Маруси, во мне жили сомнения смогу ли я без постороннейпомощи открыть крышку багажника. По этой причине я глаз не спускала самериканца, он же остановился ко мне спиной и, запрокинув к небу голову,застыл. Руки его были слегка согнуты в локтях и опущены вниз, скрещиваясь вневидимой мне точке.

Несложно представить на какие мысли навела меня его поза. Явздохнула с облегчением, подумав, что если уж сильно приспичило, так и полесгодится, когда нет поблизости деревьев. Он все же человек живой, хоть ииностранец, и ничто человеческое ему не чуждо, как, впрочем и мне.

«Случись такое со мной, и придется несладко, — подумала я. —Уж мне-то не обойтись без посторонней помощи.»

Однако, американец все стоял и стоял, не меняя позы. Язанервничала: «Что у него там, мочевой пузырь или цистерна?»

Американец не двигался с места. Я распсиховалась: «Заснул онтам что ли или умер?»

Это уже было противоестественно. Нормальному человеку в полестолько не выстоять. За это время уже можно было бы приехать куда направлялисьи вернуться обратно.

Я сходила с ума. Время, казалось, остановилось — сколькопрошло? Минута? Десять? Час? Два? Три?

Я не чувствовала уже своих ног. Рук, впрочем, тоже. Однипальцы еще шевелились. Чертов багажник совсем меня доконал, да и возраст уже нетот, чтобы подвергать себя таким пыткам. Я потеряла терпение и пошла на крайниемеры: замолотила по крышке багажника со всем остервенением, на которое еще быласпособна.

Американец и ухом не повел. Будто и в самом деле умер — дажене шелохнулся.

Я забилась уже панически — крышка казалось вот-вот слетитвместе с петлями и замком. На этот раз американец обратил-таки на мои стараниянекоторое внимание: он оглянулся, но тут же вернулся в прежнюю позу и вновьзастыл с поднятой к небу головой.

Тогда я включила сирену. Орала так, что у самой ушизаложило.

Американец нехотя оторвался от своего занятия и поплелся вмою сторону. На какой-то миг он пропал из поля зрения — обзор был ограничен —но зато я услышала его неспешно приближающиеся шаги. С новым пылом я сообщила освоем существовании — крышка багажника жалобно задребезжала.

— Выпустите меня, черт возьми! — крикнула я, чтобы уамериканца не появлялось сомнений в том, что мне действительно необходимовыйти.

— Ва-ау! — удивленно воскликнул он. — Там кто-то есть! Ктотам?

У меня были свои вопросы, поэтому я не стала отвечать наего, а гаркнула:

— Чем вы там так долго занимались, в этом дурацком поле,черт вас побери?

— Я молился, — скромно молвил американец, а я от жалости кнему зашлась.

Господи, до чего довел беднягу «Жигуль» Маруси! Несчастныйнамучился так, что в конце концов не выдержал и убежал в поле молится. И какосатанело молился, про все на свете забыл. Тяжело живется в нашей странеиностранцам.

— Помогите мне, пожалуйста, выйти, — изрядно подобрев,попросила я.

— Но багажник не открывается снаружи, — горюя, сообщиламериканец — эта святая простота и детская доверчивость.

— С чего вы взяли?

— Маруся так сказала, хозяйка машины.

Это он мне рассказывает, кто у машины хозяйка!

— Но он и изнутри не открывается, — возмутилась я. — Нет подрукой никакого подходящего предмета, чтобы придавить язычок замка. И вообще, неморочьте мне голову, возьмите ключ и откройте. Маруся сказала ему! Как выможете всем подряд верить? Опыт — критерий истины!

Видимо я была убедительна. Американец внял мне. Я услышалаковыряние ключа, и вскоре (о чудо!) крышка багажника откинулась. Язашевелилась, пытаясь осторожно себя распрямить.

— Вы?! — отшатнувшись, изумился американец.

— А кого вы ожидали увидеть? — в свою очередь изумилась я.

— Вы же полезли в подвал за картошкой, — напомнил он.