Справа от эстле Лотте стояли ее сыновья, а также эстле Амитасе и эстлос Камаль, единоутробный брат Лаэтитии. Это место должен был занимать эстлос Бербелек, но он отговорился какими-то делами. Хуже всего, что отговорка была чистой правдой: в соответствии с информацией, полученной от Анеиса Панатакиса, приглашение принял и во дворце эстле Лотте появился эстлос Кветар Ануджабар, один из двух основных учредителей Африканской Компании. Не ожидая формального приглашения, он подошел к Иерониму и сам инициировал разговор. Понятно, что он был значительно выше собеседника, из-под расстегнутой картибы выглядывал черный, мускулистый торс (большую часть года Ануджабар проживал в антосе Меузелека, в крепости Сала на западном побережье Африки); его лицо обрамляла пристриженная в квадрат борода, толстые губы постоянно были искривлены в оскорбительно откровенной усмешке. В связи с неразговорчивостью Бербелека он легко навязал собственную форму беседы. Рюмкой с абсентом он указывал на отдельных гостей и вполголоса излагал Иерониму наиболее забавные связанные с ними сплетни; иногда эти сплетни, на самом деле, оказывались аллюзиями-комментариями относительно изложенных в письмах Кристоффа Ньюте коммерческих предложений. Пан Бербелек слушал с интересом. Эстле Лотте, по-видимому, и вправду знала каждого, кого бы стоило знать в Александрии.

— Эстле Марта Одийджа, Вторая Поверенная Гемм, на самом же деле контролирует канцелярию Гипатии и разделяла с Гипатией двух последних любовников; как-то раз взбесилась и задушила нескольких своих рабынь. О, а вот это Изидор Вул, улыбнись ему, эстлос; эти двое — это его телохранители, в прошлом солдаты Ужаса; странно, что он вообще пришел, если бы ты знал, в какой крепости он живет; когда-то он практически монопольно вел торговлю с Золотыми Царствами, в последнее время все испортилось, страшная конкуренция, было три, а то и больше покушения. Упрак Индус, нет, не тот, влево… рядом с римлянкой с рубином в сиське — Упрак унаследовал безумие Химеройоса, форсирует проект плотины на Ниле и уже утопил половину собственного состояния; Гипатия с Навуходоносором, естественно, никогда не дадут согласия, но, клянусь Кристосом, не говори ему этого, ха-ха! Ага, а вот появился и наш косоглазый дипломат, Узо, человек ипонского императора — он редко выезжает в город, держится на границе короны Золотого. При дворе очень популярен — дает просто гигантские взятки. Вот если бы только знал, ради какой цели. За цветами джаприса, под зонтиком — сестры Ичепе из Птолемеев. Ази и Трез, только их не различить, кто из них кто: живут вместе, замуж вышли за одного и того же мужчину, текнитес убирает мельчайшие разницы тел, по-видимому, они и сами себя не различают, одна морфа. Ага, вон тот юноша, который никак не может оторваться от руки твоей дочки — эстлос Давид Моншебе, из Вторых Моншебе, внук наместника Верхнего Эгипта, арес. Он хотел сбежать, завербоваться в Ужас — отец держал его под стражей где-то с полгода. Видно, поддался, а может и Давид дал какую-то присягу. А вот эти, что входят — Глакки. В семье имели демократа, подозрительная морфа, лучше держаться от них подальше. Вот эта красотка, что как раз здоровается с Лаэтией — эстле Игнатия из Аршаканидов, родом с Инда, но уже два поколения в короне Золотого; Игнатия, якобы, даже лично встречалась с кратистосом. На другой стороне бассейна, перед флейтистом — эстлос Гейне Оникос, только-только возвратился с джурджи. Ведь ты тоже собираешься на джурджу, правда, эстлос?

— Меня пригласили.

— Так ты как, едешь или не едешь? Поговори с ним.

Без особых проблем эстлос Ануджабар убедил сенешаля, чтобы тот посадил их ужинать всех за одним столом. Эстлоса Оникоса тут же спросили про его недавнюю охотничью экспедицию.

— Этого и рассказать нельзя, — ответил тот наконец, побормотав и подергав себя за бороду. — Как вспоминаю… Нет, все было не так. То есть — мы привезли различные трофеи, но они тоже уже не похожи; раньше то была совершенно другая форма, которая не может удержаться в короне Навуходоносора; точно так же и с воспоминаниями. Ну что я могу вам рассказать? Что чудища? Ну, чудища… Нужно самому отправиться и увидеть.

— Как далеко вы зашли? — допытывался Кветар.

— Не так уже и далеко. Две десятые второго круга. Северный берег Черепашьей. Люсинда хотела идти дальше, но ведь нимроды всегда этого хотят. Зевры и хумии переставали нам подчиняться, еда приняла просто ужасный вкус; ночью камни заползали животным под шкуру, один раб начал срать ртом…

— Эй, только не за столом, — скривилась эстле Игнатия Ашаканидийка.

— Прошу прощения. Во всяком случае, мы решили, что пора возвращаться.

Пан Бербелек молча слушал.

— Вроде бы, помогает, если напоить их пажубой, — отозвался эстлос Давид Моншебе, который тоже сидел за тем же столом. Большую часть времени он вертелся на стуле, чтобы иметь возможность поглядеть на сидевшую за столом Лотте Алитею, и не обращал внимания на дискуссию. Иероним размышлял над тем, а знает ли вообще молодой арес о том, что присутствующий здесь же эстлос Бербелек является отцом девушки; вполне возможно, что ее представляли только лишь как Алитею Лятек.

Эстлос Оникос вопросительно кашлянул.

— Отвар из пажубы, — объяснил Маншебе. — Нужно прибавить к воде для животных. Тогда пойдут с большей охотой. Я слышал, что так делают дикари. Шаманы дают пажубу воинам, которые отправляются за Сухую Реку.

— Существует такое безумие, известное еще древним, — включился Кветар, вытерев губы. — Тело тогда отпадает кусками, шкура, мышцы, до самых костей…

— Проказа, — бросила молодая негрийка.

— Только не за столом, только не за столом!

— Прощения просим, — склонился над столом Ануджабар, но тут же продолжил. — Так вот, до меня дошли слухи, якобы пажуба в больших количествах вызывала проказу.

— В больших количествах даже калокагатия нездорова, — отрезала эстле Игнатия, на что все присутствующие вежливо рассмеялись; такого рода шуточки могли позволить лишь действительные красавицы. По-видимому, один только Иероним подметил, что по сути своей это была политическая шутка: говоря, Игнатия поглядывала на ипонца Узо, сидящего за соседним столом.

После ужина, когда гости разделились, и часть отправилась в зал танцев, а часть — глядеть на выступления оплаченных Лаэтией актеров, акробатов и магои, другая часть разошлась по дворцу, остальные же вышли в сад — эстлос Ануджабар пригласил пана Бербелека на трубочку под луной. Сама луна находилась в полутени, разрезанная светом и темнотой точнехонько между морями, бросала на сад розовый свет, в котором все было более мягким, округлым и скользким. Они уселись на одной из каменных лавок, окружавших площадку с фонтанами. Статуи мужчин, женщин и фантастических какоморфов, из которых под разными углами била вода, были выполнены по канонам навуходоносорова искусства — эллинский натурализм, единые пропорции, эгипетский идеал красоты — в то время, как сам дворец появился еще во времена Химеройса, потом его только обновляли и приспосабливали к новым обычаям. Отсюда, среди всего прочего, и открытый на фронтальный двор атриум, и раздражающая асимметрия плана. Бербелек с Ануджабаром уселись с левой стороны площадки. Перед ними, за серебристой занавесью капель, располагался освещенный тысячами ламп и факелов профиль здания; за спиной — шелест невидимых пальм и акаций, и шум вод близкого Мареотийского озера; над головами же — безоблачное небо, столь густо инкрустированное звездами, что даже и без полумесяца чуть ли не ослепляющее. По аллейкам лениво прогуливалась парочка гампартов.