— И как поживает Иблис? — спросил Нимрод.

— Отрастил бороду.

— Неужели?

— Да, светлая такая бороденка, едва закрывает подбородок. И тонкие усики. Так арабы носят. А в остальном — ничуть не изменился. Лощеный. Деловой. С безупречными манерами. В дорогом костюме с вашей модной лондонской улицы Сэвил-Роу. Туфли ручной работы. Типичный англичанин, Нимрод. Как и ты сам. — Хусейн Хуссаут широко улыбнулся и поковырял ногтем мизинца в щели между передними зубами. — Между тобой и им много общего, мой друг.

— Что, например?

— Он сообщил мне, что заинтересован в приобретении вещиц, которые выплюнула пустыня во время землетрясения Настоящих, древних. Особенно эпохи Восемнадцатой династии. Сказал, что деньги — не вопрос. Ну да у вас всегда так. Если вещь действительно стоящая, называй, Хусейн, любую цену.

— Джинн интересует только Восемнадцатая династия, — вставил Нимрод. — Ты это знаешь не хуже меня.

— Иблис сказал, будто до него дошел слух, что я располагаю информацией о местонахождении гробницы Эхнатона.

— Он так сказал? И это правда?

Торговец сокровищами попыхтел своей мудреной трубкой и улыбнулся:

— Увы, сказал я ему, это всего лишь слухи. А окажись это правдой, такая информация могла бы принести мне целое состояние.

— Или лишить тебя жизни, — заметил Нимрод.

— Да уж, верно. Прознай Иблис о том, что я позвал тебя, он был бы ужасно зол. Поэтому я и говорю с тобой сегодня так осторожно.

— Что ж, предположим, такая информация действительно существует, — вкрадчиво проговорил Нимрод. — В каком, например, виде?

— В виде карты.

Нимрод рассмеялся:

— Карта? В этой стране? Да тут каждый второй продает карту, где точно указана дорога к сокровищам. Все без толку. Песчаные барханы все время перемещаются, и любая карта, даже правдивая, со временем теряет ценность. Сам знаешь. С таким же успехом можешь продать мне карту, где указана дорога на Луну.

— Карта карте рознь, — ответил Хуссаут. — Эта не из тех, что нарисована на древнем папирусе. И не из тех, завернутых в полиэтиленовую пленку, что до последнего вздоха сжимает в руке умирающий путешественник…

— Ты занимаешь мое время попусту, — раздраженно сказал Нимрод и запнулся. — Хотя… Уж не нашел ли ты ключ к плите Нетжера? Камешек с начертанными на нем знаками, которые помогут расшифровать древние письмена?

— Еще неизвестно, есть ли он в природе, — улыбнулся Хуссаут. — И откровенно говоря, если человек, нашедший такой камень, понимает, что именно попало к нему в руки, самое грамотное, что он может сделать, — это немедленно его уничтожить. Так я думаю. — Хусейн поднял руку, чтобы остановить протесты, уже готовые сорваться с губ Нимрода. — С другой стороны, человек, расшифровавший письмена на плите Нетжера, может и сам нарисовать карту. Точную карту Мединет-эль-Фаюма и прилегающей территории. Карту, которая после землетрясения обретает особое значение. — Хуссаут побарабанил пальцами по лбу. — Этот человек может нарисовать такую карту с помощью карандаша, бумаги и, конечно, большого количества денег. Карта эта может оказаться ценнейшей, а может — никчемной, как те древние карты на папирусе…

— Так это правда? Ты видел ключ к плите Нетжера? Ты и в самом деле знаешь, где гробница Эхнатона?

— Вероятность, что это так, весьма велика, — кивнул Хусейн Хуссаут.

— Если ты изложил все это ифритцам, странно, что они оставили тебя в живых, — сказал Нимрод. — Особенно Иблис. Этот джинн из нетерпеливых.

— Ты даже представить себе не можешь, насколько это деловые ребята. Теперь они готовы покупать то, что в прежние времена забрали бы силой.

На другом конце магазина Джон перестал притворяться, будто рассматривает мумию кота, и положил ее на место, решив, что хозяин и дядюшка заняты разговором и совсем забыли, что их могут подслушать. Значит, они вряд ли заметят исчезновение близнецов. Он ткнул сестру в бок и кивнул на открытую заднюю дверь.

— Пойдем, пошастаем тут потихоньку. Вдруг чего найдем?

Джон и Филиппа очутились в большом пыльном дворе, где хозяин держал более крупные предметы. С виду они показались близнецам совершенно настоящими. В одном из углов помещалась уборная с дверью нараспашку: оттуда крепко воняло, а вокруг вились навозные мухи. В другом углу была еще одна дверь, за ней виднелась шаткая старая лестница, которая вела на второй этаж.

— Думаю, нам сюда. — Джон устремился к лестнице. — Нимрод говорил, что наверху есть особая комната, где хранится все самое главное.

Попав с яркого солнца, заливавшего двор, на темную мрачную лестницу, Филиппа поначалу испугалась — особенно потому, что ступени от каждого их шага скрипели, как в фильмах ужасов. Среди множества древнеегипетских чудес девочка так и ждала, что наверху их встретит освободившаяся от бинтов мумия.

— Мне тут не нравится, — призналась она, увидев, что лестница осталась позади, а впереди зияет темный затхлый коридор, увешенный фотографиями старых раскопок и бородатых археологов.

— Не дрейфь, — сказал ей Джон. — Глянем одним глазком и тут же вниз.

И тут из дальнего конца коридора до них донесся тихий стон. Филиппа похолодела.

— Что это? — прошептала она одними губами и схватила брата за руку.

— Не знаю, — ответил Джон, который тоже изрядно струхнул и отчаянно старался напомнить себе, что он джинн, пусть и совсем юный, и что, если истории из «Тысячи и одной ночи» правдивы хоть наполовину, он еще насмотрится в жизни всяких страшилок, которые могут напугать обычного мальчика до полусмерти. — Если хочешь, оставайся здесь, — добавил он.

— Одна? — озираясь, спросила Филиппа. Впереди лежал длинный сумрачный коридор. Ей было так страшно, что она то и дело повторяла про себя слово-фокус, иначе она бы и шагу ступить не смогла. — Нет уж, спасибо. С тобой пойду.

Чтобы собраться с духом, она уткнулась носом в стену — в прохладную сыроватую штукатурку.

— Фил, не бойся. — Джон ободряюще сжал ее руку. — Нам обязательно надо посмотреть, что и как. А то Нимрод расстроится.

Филиппа всхлипнула:

— Он расстроится куда больше, если на нас набросится какое-нибудь чудище и…

Ее слова прервал новый стон. Низкий, совершенно нечеловеческий, он мог бы исходить из вскрытой гробницы или саркофага, но явственно шел из комнаты, видневшейся в конце коридора. Приблизившись, они различили не только стоны, но и хриплое, с присвистом, дыхание, словно дикий зверь или человек, находившийся в комнате, испытывал страшную боль или неимоверный ужас.

Звуки были громкие, но Филиппе все равно казалось, что ее сердце стучит гораздо громче. Объятая страхом, она совершенно не понимала, откуда у брата столько храбрости, и на деревянных ногах поплелась за ним дальше по коридору… Наконец Джон вошел в комнату и скрылся из виду. Наступила долгая тишина.