— А может, он уже продался ифритцам? — предположил Джон.

Нимрод нахмурился:

— А что ты об этом знаешь?

— Мы слышали каждое ваше слово. — Джон пожал плечами. — Стоило только сосредоточиться как следует.

— Ага! — обрадовался Нимрод. — Я как раз на это надеялся. Так вы слышали, что он говорил об ифритцах? Как они сначала обещают, а потом нарушают слово? Он знает, что они по натуре предатели.

— Что ты собираешься делать?

— Когда мы вечером увидимся, спрошу его про Бакшиша.

— Неужели ты правда поедешь? — ужаснулась Филиппа. — А вдруг это ловушка?

— Возможно. Но у меня нет выбора. Дело слишком важное. Нельзя упустить шанс найти гробницу Эхнатона.

— А кто такой Эхнатон? — спросил Джон.

Нимрод наклонился вперед, к водителю, и попросил Масли не останавливаться в Городе садов, а ехать дальше, к северной оконечности Майдан-Тахрира и к Египетскому музею.

— Я вас познакомлю, — произнес он. — Пора вам увидеть самого страшного и ненавистного для джинн человека за всю историю и джинн, и человечества.

В Каире больше дюжины музеев, но самый популярный, розовый и большой — Музей Древностей, потому только его и называют просто Египетским музеем. Толпы народу заполняют это душное, жаркое, вонючее помещение с разбитыми окнами, вечно текущей крышей и дурным освещением, с нелепыми, бестолковыми пояснениями на стенах и с витринами почти столь же старыми, как сами бесценные экспонаты. И все-таки это один из величайших музеев мира. Войдя через парадные двери, миновав многочисленных охранников и оказавшись наконец в центральном зале, Нимрод остановился и сказал племянникам, что прежде, чем они попадут к Эхнатону, он должен сделать важное признание.

— Вообще-то я с этим затянул… надо было сказать вам с самого начала… Речь идет о побочных, так сказать, эффектах применения джинн-силы. Хусейн упоминал об этом — может, помните? — когда просил выполнить три желания. Короче, я должен объяснить вам, почему мы не пользуемся своими особыми возможностями направо и налево, а делаем это как можно реже. Почему мы, например, летели в Египет как все люди, а не на ковре-самолете? Почему я нанимаю человека готовить пищу, а не сотворяю ее одним взмахом руки? Иными словами, почему я чаще всего веду себя не как джинн, а как человек.

— Да, я об этом думал, — признался Джон.

— Как вы, вероятно, уже поняли, джинн живут долго. Много дольше, чем люди. До пятисот лет. А если сидят в лампе или бутылке — и того дольше, потому что впадают в состояние так называемого «временного прекращения жизненных функций». Но каждый раз, когда вы применяете свою джинн-силу, вы одновременно теряете малую толику своих жизненных сил. Поэтому сразу наступает усталость… Вы расстаетесь с чем-то, чего нельзя обрести вновь.

— Ой, и правда! — воскликнула Филиппа. — Со мной так и было. Когда я выполнила желание миссис Трамп, из меня точно весь воздух вышел. Я чуть сознание не потеряла.

— Вот именно поэтому силу надо расходовать крайне экономно. Каждый раз, когда вы исполняете чье-то сокровенное желание или заставляете появиться или исчезнуть какой-нибудь предмет, огонь, который пылает внутри вас, благородный огонь джинн, слегка тускнеет, и время, отведенное для вас на этой земле, сокращается. Чем старше джинн, тем больше жизненной силы забирает у него каждое исполнение желаний, даже самых простых.

— Сколько силы уходит зараз? — спросил прагматичный Джон.

— Точно никто не знает, но для джинн моих лет, по самым приблизительным подсчетам, — день жизни. В вашем возрасте кажется, что день жизни — ничто. Но для господина Ракшаса, например, каждый день — как подарок. Потому-то он теперь пользуется своей джинн-силой, только чтобы выбраться из лампы или попасть обратно. По счастью, энергии на такое превращение уходит совсем немного. Я, честно говоря, решил повременить с этой информацией, чтобы вы хоть немного порезвились, не задумываясь о последствиях. Но раз уж вы подслушали мой разговор с Хуссаутом — тянуть с объяснением больше было нельзя. Теперь вы хотя бы понимаете, почему джинн не готовы выполнить желания всех и каждого. Во-первых, в обществе, понятное дело, возникнет полный хаос. А во-вторых, и это главное, нам это значительно укорачивает жизнь.

— А на сколько дольше живет джинн, если он заточен в лампу или бутылку? — спросила Филиппа.

— Хороший вопрос, — кивнул Нимрод. — с ним связан и наш сегодняшний поход в этот музей. Долгое время никто толком не знал, сколько может прожить джинн, будучи заточенным в бутылку. Но в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году кое-что прояснилось. Вы не слышали про Терракотовую армию? Ее случайно раскопали крестьяне в Центральном Китае, на территории древнего города Сиань. Произошло это в как раз в семьдесят четвертом году, и к тому времени сделанные из терракоты фигурки воинов провели в земле двадцать две сотни лет. Там же был найден сосуд, содержавший сразу нескольких джинн.

— Ты хочешь сказать, что через двадцать два века они оказались живы? — изумилась Филиппа.

— Да. Тогда-то и стало ясно, что в бутылке, в состоянии приостановки жизненных функций, мы практически бессмертны. Потому для нас так важен Эхнатон.

Нимрод провел их наверх, мимо дурно пахнущих музейных сортиров, в самый дальний конец здания, к самой странной статуе из всего музейного собрания. У этой фигуры было удлиненное лицо, узкие миндалевидные глаза, толстые губы, отвисшая нижняя челюсть, длинная «лебединая» шея, покатые плечи, большой, круглый как шар живот и толстенные ляжки — толще близнецы просто не видывали.

— Джон. Филиппа. Знакомьтесь: Эхнатон, — громогласно провозгласил Нимрод, указывая рукой на огромную черную статую, одну из четырех, что стоят в Амарнской галерее Египетского музея.

— В жизни не видела таких уродов, — пристально рассмотрев статую, заявила Филиппа.

— Да уж, наружность у него несколько гротескная, — согласился Нимрод. — Эхнатон. Еще его называют Аменхотеп Четвертый. Один из царей Восемнадцатой династии, правил Египтом три с половиной тысячи лет назад.

Джон потрогал гранитную статую и учтиво произнес:

— Как поживаете, Ваше Величество?

— Имя Аменхотеп он получил при рождении, — пояснил Нимрод. — Но сам его сменил, когда избавился от всех старых египетских богов: Изиды, Анубиса, Сета и Тота. Он оставил только одного бога — Атона, произведя тем самым полную революцию в религии, чем вызвал страшное недовольство среди священнослужителей, которые в ту пору были самыми богатыми и могущественными людьми в Египте. И по сей день Эхнатона называют «фараон-еретик», а слово «еретик» означает человека, совершившего ужасное преступление против собственной религии. Говорят, что из-за своего увлечения новой религией Эхнатон не уделял должного внимания подданным и вовсе не заботился об обороне страны. Враги воспользовались военной слабостью египтян, порожденной небрежением царя, и захватили страну. Эхнатон был вынужден покинуть дворец и спасаться бегством. Вскоре он умер. Так, во всяком случае, утверждает история. В жизни же все обстояло иначе.