поставить ногу, но на ней можно повиснуть.

Или повесить что-то.

Скоба была вся ржавая, будто долгое время находилась под воздействием влажной среды.

Изо рта шел пар. «Вот он, – вдруг подумал я. – Шкаф для сухого вызревания мяса. Только здесь их подвешивают за скобу».

– Смелее, – подбодрил Говард, стоя ко мне спиной. Рубашку он закатал на предплечьях, его пальцы напоминали пальцы хирурга или пианиста, каждое движение было точным и выверенным.

Что он делает?

Я поискал взглядом ружье. Должно быть, он оставил его где-то по дороге; ящик для этого слишком мал. Если я успею отыскать ружье… В одном из стволов оставался патрон. Да, если Холт не вытащил его.

– У меня семья, сын… – Кромак с мольбой вскинул на меня глаза. – Помогите, прошу вас!

Мое сердце провалилось в пустоту, а пульс начал бить чечетку в сто восемнадцать ударов в минуту. Наконец я понял, чем Говард был занят: неторопливо связывал бородачу руки.

Я ничем не отличался от зевак, которые толпятся возле автомобильной аварии и глазеют, как спасатели срезают крышу и деблокируют пострадавших при помощи спецоборудования. Лучший Аттракцион Преисподней.

Впервые я лицезрел Холта за его настоящей работой.

Внезапно Кромак засмеялся сквозь слезы.

– Вы меня разыгрываете! Это все шутка!

– Если это шутка, – возразил Говард, перебрасывая веревку через металлическую скобу, – то очень злая, не так ли?

* * *

Говард стоял без малейших следов усталости, будто только что поднялся с ортопедического матраса, принял душ и взял свой любимый нож.

– Эдмунд, есть одна история, которая может показаться нам интересной. Расскажи, кем она была.

Я сидел под стеной, вытянув одну ногу, вторую согнув в колене, глядя на Кромака, висящего в десяти дюймах над полом. Говард поднял его в одиночку. Я подумал об электрической лебедке: трос наматывается на барабан, задние ноги оленя расставлены и зафиксированы планкой, олень медленно поднимается, пока его голова не отрывается от земли и не повисает коротким бескостным движением.

– Просто девочка, – ответил Кромак.

Если зажмуриться, можно заставить себя поверить, что в действительности я сплю на втором этаже, а все это – кошмарный сон.

– Продолжай, Эдмунд. Сбрось груз со своей души.

Кромак плакал, пот блестел на его лбу, порез на животе уже не кровоточил, но из раны в бедре на земляной пол периодически капала кровь.

Кап-кап-кап.

Этот звук действовал мне на нервы.

– Я увидел ее в кафе в Ньюберри, она была с родителями. То, как она посмотрела на меня… У меня никогда ни с кем не было настоящей душевной близости, даже с собственной матерью. Но в тот момент я ощутил… что-то. Я тысячи раз представлял, как это будет… Понимал, что отправься я за ней, это была бы фатальная ошибка. Но не мог придумать ни одной причины, почему не должен этого сделать.

Некоторое время он раскачивался с тихим поскрипывающим звуком.

Кап-кап.

– Оставив машину в Ньюберри, я направился в Пайн-Стамп-Джанкшен. Это почти двадцать миль, шесть часов пешком. Сказал себе, что просто взгляну на нее еще разок… – Взгляд Эдмунда был пустым; мысленно он находился далеко. – Они уехали кататься на снегоходах. Я видел, как они уезжают. Дверь была не заперта. Я вошел. Она смотрела телевизор, сидя в пижаме на кровати… «Улицу Сезам». Я замотал ее в одеяло и забрал с собой. Когда… когда я пришел в себя, валил снег. Стало стремительно темнеть и холодать. Я решил переночевать в Хорслейке, а утром добраться до Ньюберри. Но немного не рассчитал рывок и вышел прямиком к особняку.

Кап.

Я потерял дар речи. С одной стороны, я хотел разорвать Кромака голыми руками, с другой – убежать отсюда.

Говард был совершенно безмятежен.

– Где ты ее оставил?

Эдмунд посмотрел на него так, будто стена заговорила.

– Я покажу вам место, если вы отпустите меня.

– Она первая у тебя? Не лги мне, Эдмунд, я все равно найду способ узнать. И поверь мне, он тебе не понравится.

Мужчина зажмурился:

– Да.

– Ты уже думал о продолжении?

Бородач кивнул.

– Что скажешь?

Я не сразу сообразил, что Холт обращается ко мне. Но что я мог сказать?

– Вы убьете меня? – спросил Кромак. – Я не хочу умирать!

Говард покачал головой, не сводя с меня глаз.

– Часто это слышу.

– Отпустите меня!

– Вообще-то ты должен просить о другом.

– О чем?

Как насчет спасительного стоп-слова? Промычав его, Кромак получит спасательное одеяло, воду и протеиновый батончик, а Холт похлопает его по плечу, скажет, что он отлично справился. Ты можешь ненавидеть игру, но не игроков.

– О смерти, – мягко произнес Говард, вновь нацеливая на бородача взгляд бледно-голубых глаз. Они горели, точно пламя в камине, но их огонь был ледяным. – Иначе твои мучения растянутся на несколько дней. Страдания не убивают – они ломают. Рано или поздно ты все равно захочешь умереть. Поэтому попроси о смерти сейчас, Эдмунд.

Кромак начал кричать. Его вопли были такими громкими, что эхо, казалось, затопило весь подвал.

– ПОМОГИТЕ!

Никто не откликнулся. У бородача от ужаса закатились глаза. Он вопил, пока Говард не заклеил скотчем ему рот.

37

Интересно, есть ли такая шутка, начинающаяся словами «трое убийц собрались в подвале Ведьминого дома»?

Выражение лица Кромака было почти идиотским. Холт ударил его по щеке, приподнял веко. Сверкнул белок. Либо обморок, либо шок.

На долгие секунды, кажущиеся мне минутами, которые в действительности могли быть часами, я отводил взгляд, но всякий раз он возвращался к металлической скобе.

– Дэн, подойди.

– Нет.

Я опустил глаза – на «Глок-17».

– Брось, Дэниел, мы должны это обсудить.

Я приблизился к Говарду. Не глядя, он вытащил нож из поясных ножен и протянул мне рукоятью вперед.

– Помнишь того оленя?

Я перевел взгляд с ножа на его лицо – пустое, как темнота за порогом.

– Это ничем не отличается.

– Замолчи, – прохрипел я. – Замолчи! Пожалуйста, замолчи. Я… я не могу.

Говард положил руку мне на затылок и притянул меня к себе, будто мы как минимум клялись друг другу в вечной любви.

– Даже после того, что он сделал?

– Он мог выдумать все это.

– Но не выдумал, и ты это знаешь. Дэниел, я не буду просить тебя выпотрошить его. Полагаю, для тебя это станет слишком большим потрясением. Но я хочу, чтобы ты взял этот нож и перерезал ему горло.

Я отшатнулся.

– Черт возьми, я не могу просто взять и убить его!

Холт некоторое время молчал, видимо, обдумывая мою последнюю фразу. Потом сунул пистолет сзади за ремень. Я чуть не прослезился от степени его доверия