– Это же про меня, – через несколько секунд молчания произнесла Алиса. – У меня никогда не получалось жить ради всех. Поэтому я жила ради одного человека.

– Ради себя?

– Ради него.

– Это не скучно?

– Это больно.

– Ты что не любишь людей? – поменял я руку и ухо, потому что не было навыков так долго висеть на телефоне.

– Дело не в том, что я не люблю людей. Просто мне достаточно одного.

* * *

Отпустил студентов пораньше и решил выпить чаю на кафедре. В помещении никого не было, кроме молчаливой мебели. Включил электрический чайник. И пока вода закипала, зашел к себе на почту. Было одно письмо от Майи:

«Я позвоню однажды, плюнув молчанием в трубку, так, что голос твой, мягкий, его не перекричит. Ты поймешь по мелодии тишины и дыхания, что я скучаю… день, два, на третий я становлюсь безумной. Безумным достаточно слышать чье-то «Алло, кто это?». Может быть, в день, когда тебе будет чудовищно плохо, осмелюсь сказать: «Это я, хочу быть рядом, завернутая в твои объятия, опьяненная ночью, готовая танцевать в утренних лучах занавесок».

Хочется заснуть у тебя на груди, чтобы ты думал обо мне своим сердцем. Порой мне кажется, что твои пальцы, глаза, кожа, для меня важнее своих. И когда я жду долго, а тебя все нет, начинает мерещиться, что нет меня, а не тебя. Жаль, что жить нам приходится раздельно: ты в моем сердце, я – в твоем.

И последнее: Я понимаю, если бы ты хотел меня увидеть, то не снился бы так часто. Позвони мне, когда я приснюсь тебе. Твоя Майя».

Майя мне не снилась, но я не стал затягивать с ответом: я понимаю, что тебе некогда, потому что ты любишь меня, но хочу, чтобы ты себя любила тоже… и гораздо крепче.

* * *

– Ну и что здесь общего со мной? – говорила она мне в трубку, я представлял ее удивленные серые зрачки.

– Ты должна догадаться сама.

– Что значат эти три полосы? Серая, голубая и розовая.

– Хорошо, я тебе помогу. Прислони холст к стене и встань рядом.

– Ну, встала. И что?

– Первая линия связана с твоей головой. Что есть серого в этой части?

– Мозг.

– Ну, кроме.

– Глаза.

– Хорошо! Теперь третий, расстегни свою кофточку.

– Что за детский сад?

– Какого цвета у тебя белье?

– Я поняла. Но сегодня на мне белое. А что же тогда означает голубая полоса посередине?

– Это твой внутренний мир.

– Концептуальненько. Повешу у себя в спальне, если ты не против.

* * *

Я завернул аккуратно холст, окинул взглядом мастерскую и уже собирался выходить, когда позвонил Клим.

– Бонжур, Алекс!

– Салют, Клим! Какими судьбами?

– Вот соскучился, решил тебе позвонить.

– Да ладно тебе. Я думал художники не умеют скучать.

– А что они не люди?

– Нет, не люди. Они для этого слишком гуманны.

– Ты прав, трудно быть человечным среди людей. Я хотел тебе приглашение отправить на свою выставку. Подумал, вдруг ты захочешь Париж посмотреть и меня заодно?

– Спасибо, дружище! Я с удовольствием, если карта ляжет. А когда выставка?

– Через месяц. Думаю достаточно времени для тебя, чтобы собраться с мыслями. Хотел твой адрес узнать и почтой отправить приглашение.

– Прямо так все официально.

– Вдруг забудешь.

– Память мне изменяет, конечно, но не с тобой. Хорошо, записывай…

Я продиктовал ему свой адрес и добавил:

Алексаеву Максиму Леонидовичу…

– Имя я еще помню, Алекс. Как там твоя любовь?

– Натоптала и ушла.

– А тебе теперь мыть?

– Уже прибрался.

– Радуйся! Будь она настоящей любовью, не уходила бы.

– Ты знаком с настоящей?

– Конечно, я с ней живу. Жена недавно приехала, правда, ненадолго.

– Так что же это такое, настоящая любовь?

– Это такие очки, которые позволяют видеть только одну.

– Только видеть?

– Как повезет.

– Вот почему я выбрал контактные линзы.

– Контакты тебя погубят или состарят, сожрут все твое нутро, твою сущность. Так что будь начеку. Для того чтобы влюбиться по-настоящему, надо разучиться влюбляться.

– А разве настоящая любовь не может быть короткой?

– Исключено, настоящая любовь всегда норовит затянуться, покурит, а потом не знает, как бросить. Твои отношения мне больше напоминают влюбленность.

– Ты прямо как доктор, диагноз поставил. Хорошо, пусть будет влюбленность, но именно она помогает мне переживать потери. Такие, как последняя. Я придерживаюсь принципа: если не можешь пережить, попробуй переспать.

– Значит, снова в поиске? – задумчиво произнес в трубку Клим.

– В периоде реабилитации. Трудно найти любовь, особенно если не верится, что потерял.

– Хорошо хоть не в реанимации. Я до сих пор не могу понять: ты сам хочешь стать счастливым или осчастливить кого-то?

– Ну, сам, конечно, сам.

– Что-то не очень у тебя это получается. Может, следует пойти от обратного и вернуться к той, что забросил?

– Ладно, я подумаю над твоим предложением. Да и хватит уже об этом. Не велика беда. Ты лучше расскажи как сам, как Париж?

– У нас с Парижем все хорошо! Башня как стояла, так и стоит. Подробнее расскажу при встрече. Ты давай приезжай, сам посмотришь! В мастерской все нормально?

– Все отлично. Холсты твои уже исписал.

– Ты серьезно? – принял он эти слова как шутку.

– Да, я долго приглядывался к ним. Похоже, созрел для большого искусства, – улыбнулся я в трубку. – Клим, я тоже хочу быть художником. Тоже хочу в Париж.

– Всем нельзя… художниками, – засмеялся мне в ответ Клим. – Кто-то должен оставаться на Родине… позировать.

– Нет, Макс, нет! Я же тебе сказала, между нами все кончено, – выплеснула она на меня в сердцах.

– Но чем я не вышел?

– Самое странное то, что если я скажу «я тебя не люблю», ты будешь любить меня еще сильнее. Однако с тех пор как мы развелись, я научилась говорить правду. Я люблю тебя по-прежнему. Только вот по-прежнему жить уже не хочу. Что ты так смотришь? Не надо меня оценивать, меня надо ценить, – сделала она два глотка красного.