Честное слово, честное комсомольское, нельзя угадать, кто явится на твой зов. Может, тот, кого уже вызывали, а может, и кто-то другой…

– Сейчас, я принесу… сейчас… Конечно, это надо перевязать.

Она метнулась в ванную, где была аптечка. Герман Либлинг остался в комнате. Рядом в прихожей на калошнице валялась ее сумка, там был мобильный. Она могла схватить его, запереться в ванной и вызвать милицию. Она могла бы выскочить на лестничную клетку, постучать, разбудить соседей. Она все это могла сто раз. Но, как и там, в «Чайке», она не узнавала себя – достала из аптечки бинт, вату и йод. И вернулась к нему.

Он вверился ее заботам. И, пока она хлопотала, промывая порез, стирая мокрым полотенцем кровь, смазывая рану йодом, накладывая повязку, сидел неподвижно. Она не удержалась, дотронулась до его груди. Те шрамы… ну те, старые порезы… те буквы… Шрамы остались, только вот по ним, зарубцевавшимся, зажившим, нельзя было уже ничего прочитать.

Как звали ту бедную девушку, убитую в парке? Ирина, Инга?

– А я помню вас, – сказал он ей. – И всегда помнил. И там, в ресторане, сразу узнал.

– И я. Я тоже.

Вера Захаровна чувствовала – вот странность, что страх, парализовавший ее, куда-то уходит, но смятение все возрастает, захлестывает ее, как волна.

Как звали ту девушку? Ирма? А не все ли теперь равно?

– Очень больно, да? – Она склонилась над ним.

Он покачал головой – нет. Потом обнял ее. Вера Захаровна услышала стук своего сердца. Его губы отыскали ее губы. Поцелуй. Бешеный стук крови в висках.

– Что вы делаете… отпустите… я закричу… – Вера Захаровна не понимала, что с ней творится, она хотела лишь одного, чтобы он не отпускал ее от себя. – Не надо… зачем… Пусти меня!

Он поднял ее на руки.

Как звали ту убитую девушку? А ту учительницу? А собаку, облитую бензином, сожженную заживо? Как звали ту чертову собаку? И что лгут обо всем об этом городские легенды?

На диване, на сбитых, скомканных простынях, в его сильных руках, в его объятьях – под ним, над ним, сзади, спереди, задыхаясь от поцелуев, тая от страсти, сгорая от желания, любя неистово, словно разом одним-единственным за все прожитые в одиночестве годы, Вера Захаровна уже не помнила ничего – ни имен, ни событий пятнадцатилетней давности, ни молвы, ни страхов, ни мифов. Она не помнила даже себя, она словно растворилась – в наслаждении, в стыде, в бешеной плотской паранойе. Она желала лишь одного, чтобы это длилось и длилось, чтобы он не отпускал ее от себя. И он не отпускал. Никогда прежде в своей жизни Вера Захаровна не испытывала ничего подобного. Она и представить себе не могла, что такое возможно. Этот ужас… это безумие… это счастье…

Ужас…

Счастье…

– Звони дежурному, я ее осмотрю. – Сержант Байкова склонилась над телом.

В том, что тело стало трупом, не было уже никакого сомнения. Вызов «Скорой» опоздал.

Байкова осторожно, чтобы не нарушать общей картины происшествия, начала осмотр.

– Две раны в область сердца и… вот сюда в шею слева. Ножом били. И с такими ранами она еще жила, шла…

Байкова посветила фонарем на асфальт.

Мещерский увидел цепочку кровавых пятен. Сержант Лузов остался возле трупа. Байкова, светя себе под ноги, медленно пошла по следам. Мещерский двинулся за ней. Он все еще никак не мог прийти в себя. Не мог осознать этой так внезапно обрушившейся на их головы перемены. Всего каких-то четверть часа они шли парком, потом улицей, попали на площадь. Увидели пьяную, а она оказалась ходячим мертвецом. Он с содроганием вспомнил искаженное гримасой боли и ужаса лицо продавщицы Куприяновой. Неужели эта та самая женщина?.. Та блондинка-толстуха?..

Вспомнилось – вот Куприянова кладет перед ним на прилавок сигареты, пробивает чек в кассе, расспрашивает его. А вот она в салоне красоты – возбужденно-истерически кричит: «Он вернулся! Я его сразу узнала!»

Кровавые следы вели через площадь к магазину. Внутри горел свет. На стеклянной двери Мещерский увидел багровые разводы. Словно кто-то хватался за дверь, пытаясь удержаться на ногах, сохранить равновесие.

– Эй ты, не отставай, увязался, так держись ближе, – голос Байковой, хоть и приказной, однако был с трещинкой. – И смотри ничего тут не трогай.

Мещерский понял – ей страх как не хочется заходить в магазин одной. Они очутились на пороге. В тесном пространстве магазина пахло тем самым, так напугавшим Мещерского запахом – крови, смерти. На полу возле контейнера-холодильника с пивом и соками бросалось в глаза пятно. Двери холодильника все сплошь были в алых брызгах. Тут же валялись опрокинутые картонные коробки – с жевательной резинкой и шоколадом. На прилавке Мещерский увидел женскую сумку – черную с потрескавшимся ручками. Содержимое ее было вывернуто и разбросано по полу.

– Это ограбление, – Мещерский старался держаться поближе к сержанту Байковой, как и было ему велено. – Ее ограбили!

Байкова подошла к кассе, проверила.

– Выручка цела, деньги на месте. – Она отошла от кассы и присела на корточки над разбросанными вещами – то были явно вещи продавщицы Куприяновой. – Вон ее портмоне валяется, его не взяли, вон ключи. Не похоже это что-то на ограбление-то. – Она исподлобья глянула на Мещерского. – Понял? Нет? Все тут и случилось. Прямо здесь, в магазине. Видишь, кругом сколько кровянки? Здесь ее и приканчивали. Только она не сразу умерла. Там на холодильнике следы, а на полу – лужа кровавая. Она там лежала, потом кое-как пыталась встать. Встала – и на улицу, видно, хотела на помощь позвать.

– Но она же не кричала. Мы же видели ее на площади, она не кричала. – Мещерский оглядел магазин. Возможно, Байкова права, и все случилось именно здесь. Кто-то напал на Куприянову прямо на ее рабочем месте. Кто-то трижды ударил ее ножом.

– Сил уж, видно, у нее не было кричать. Видал, как ей шею порезали? Может, уж и не могла она, связки не слушались. Болевой шок.

– Нет, сказать она что-то все же пыталась, – Мещерский вспомнил хрипение умиравшей. – Может, хотела назвать убийцу?

Байкова снова склонилась над разбросанным содержимым сумки.

– Вещи на месте. Касса цела. Не тянет это на ограбление.

– А тогда что же это такое?

Байкова хмуро оглядела магазин. За окном на площади уже пульсировали синие сполохи милицейской мигалки. Это подоспел на подмогу вызванный по рации патруль ДПС.

У тела Куприяновой, охраняемого сержантом Лузовым, несмотря на поздний час, начали собираться зеваки из числа дежуривших в мэрии охранников.

Подруливали все новые и новые милицейские машины. На шум в окнах близлежащих домов вспыхивал свет.