— Ты была у нее?

— Ну да.

— И сделала ей массаж?

— Да.

— И в лото поиграла?

— Да.

— И поесть ей дала?

— И на следующий день приготовила. И мусор вынесла. И посуду помыла.

— Ты??

— Да. — Она легла ко мне и прижалась всем телом. — Я все сделала.

Я был рад, что она не видит сейчас моего лица, потому что у меня глаза намокли.

— И сегодня мы будем только смотреть фильмы и пить пиво.

— Суперженщина… — все, что я мог прошептать. Это был лучший новогодний подарок в моей жизни. Я целый день могу не думать о Зинаиде. Ничего не отменяется, но я получил выходной. Я могу перевести дух и выпить пива. Господи, я счастлив. Лера уже, похоже, меня не слышала, склонившись над ноутбуком, она выбирала фильм.

Я был счастлив еще целый час, чему в немалой степени способствовало пиво, но мой прекрасный день, мой выходной, был растоптан, смят, осквернен безвозвратно.

Лера вышла на кухню, чтобы принести из холодильника еще пива, а я потащился вслед за ней, потому что забыл ей сказать, что у меня припрятан сушеный кальмар.

На кухне мать, зевая и почесываясь, допивала шампанское из почти пустой бутылки. Похоже, вчера она тоже перебрала.

— Ирена Викторовна, может, хотите пива?

— А давай, — мрачно сказала мама.

Выпив с полбутылочки, она стала оглядывать внутренности своего холодильника.

— Чего бы пожрать-то?..

— Остался салат. И курица.

— Не лезет уже.

— Могу макарошек.

— Ладно, не надо.

— Мне нетрудно. Мне на работу только четвертого, я могу хоть каждый день пока готовить.

— Вот как раз про работу я, Лерочка, хотела с тобой поговорить. Тебе не кажется, что тебе не нужно туда идти?

— Почему?

— Если тебе непонятно, я перефразирую. Тебе не кажется, что после случившегося с твоей стороны будет не очень… вежливо туда идти?

Костяшки Лериных пальцев, которыми она вцепилась в дверцу холодильника, побелели.

— Ирена Викторовна, вы о чем?

— А ты будто не понимаешь?

— Нет, не понимаю. — Лера села на стул перед мамой.

— Все ты понимаешь. Кто тебя устроил на эту работу? Ты сама, что ли?

Лера молчала, прикусив губу.

— Это я. Я, а не Алла тебя устроила.

— А что я, по-вашему, должна была делать?

— Ты должна была со мной уйти. Солидарность выразить. А ты с Аллой осталась. Плюнула в меня. Квартира у вас будет — благодаря мне. Не знаю, серьезно ли у вас все или так, — (о, как многозначительно она произнесла это «так»), — но если серьезно, то жить-то вам надо будет где-то. Ты бы подумала, прежде чем кусать руку, которая тебя кормит.

— Благодаря — вам? — тихо спросила Лера.

— А то нет. Предательница. «Макарошек» она мне сварит, добрая какая.

Лера молча пошла в комнату. Я влетел в ванную и многократно умыл лицо. Пиво уже перестало действовать. Мой мимолетный праздник закончился.

Я наблюдал за Лерой, прислонившись к шкафу. Увлеченная своим занятием, она не замечала меня, не услышала, как я вошел. Лера складывала в сумку вещи. Я созерцал происходящее даже с некоторым интересом. Сумка была небольшая. У Леры, оказывается, совсем немного вещей. Почему-то, когда они разбросаны по комнате, кажется, что их без счету. До чего я устал, я осознал лишь сейчас. Я-то, наивный, думал, что сегодня отдохну. Но сумка на полу была предвестием очередной пытки. Я покашлял.

Лера обернулась и посмотрела на меня как-то отстраненно. Была вполне спокойна.

— Что происходит?

— Барахло свое обираю.

— Куда ты собралась?

— Алла пустит меня переночевать.

— Не знал, что вы так близки.

— Уже знаешь.

Пытки мои пытки, сколько вас еще припасено для меня?

— Да ладно тебе, Лера. Ничего нового мама не сказала.

Я смотрел в Лерино затвердевшее какое-то лицо и чувствовал острую неловкость. Она молчала, глядя поверх моей головы. Наконец, спросила:

— Сева, ты знаешь, что я поехала в Петербург только ради тебя? За тобой.

Голос тихий, нейтральный.

— Я тебя спросила, — повторила она, поскольку я молчал, — в курсе ли ты, что я приехала сюда ради тебя?

— Знаю. Почему ты спрашиваешь?

— Раз ты знаешь, то должен понимать. Почему ты позволяешь ей так со мной обращаться?

— Ты прости, мама погорячилась. Она и сама это признает.

— Она так ведет себя, потому что ты ей это позволяешь. Мне некуда податься, я бесправная, и потому считаться со мной не обязательно. Можно шпынять, можно выгнать, так?

— Лера, а сколько мне можно ходить за тобой, как за маленькой девочкой? Сколько тебе нужно времени, чтобы почувствовать себя взрослой? Я не могу идти постоянно позади тебя с палкой и разгонять всех, кто тебя обидел. Почему всю ответственность за твои с матерью отношения я должен брать на себя?

— Ах, на тебе, значит, вся ответственность? Вообще-то, мое положение хуже твоего. Вот мы поругались, а должна уйти — я. А я здесь ради тебя, Сева. Только ради тебя. И если ты меня гонишь, зачем вообще… все это.

— Я тебя не гоню.

— Нет, гонишь. Когда она меня гонит и ты не вступаешься — значит, и ты меня гонишь. Ты ей молчаливо потворствуешь. И тем самым меня предаешь. А она чувствует это и творит что хочет.

— То, что ты говоришь, не очень-то справедливо.

— Справедливо. Я с тобой безо всяких условий. Я на все ради тебя согласна. Принимаю тебя таким, какой ты есть. Ни о чем не прошу. А у тебя слишком много ко мне условий. Я должна найти работу, чтобы тебе нравиться. Должна похудеть, чтобы тебе нравиться. Мне нужно вести себя определенным образом, чтобы тебе нравиться.

— Не вижу в этом ничего криминального.

— Ты хочешь, чтобы я соответствовала каким-то твоим представлениям. А самое обидное, Сева, это то, что я должна тебе что-то доказывать, а ты мне нравишься просто так. И кроме тебя, мне никто не нужен.

— Ты пытаешься обвинить меня в том, что любишь меня сильнее, чем я тебя?

— Грубо говоря, да. Но на самом деле я тебя не виню. Я сама в этом виновата.

— Будь хоть ты выше этого.

— Выше чего? Твоей матери? Сева, вы меня скоро просто сожрете.

— Я все понял. И мама действительно раскаивается.

— Может, ты уже не хочешь жить со мной в этой чертовой квартире? А я все жду чего-то, как дура? Скажи, ты хочешь вообще быть со мной? Или пытаешься от меня избавиться?