Праздник мы отметили втроем, не слишком весело. Изнуренный мрачными мыслями, я едва понимал, о чем говорят за столом, и на вопросы отвечал невпопад. К 31 декабря Лера побледнела от волнений из-за праздничного стола, а незадолго до полуночи надела припасенную для торжественного дня блузочку, которая вдруг оказалась ей мала. Мама не осмелилась прокомментировать Лерину ставшую вдруг очевидной полноту, — блюла политес. Мать мы еле уговорили привести себя в порядок, она заявила, что у нее депрессия, но, кажется, ей просто нравилось так говорить. Ела она с аппетитом и принимала активное участие в готовке.

Позвонила Ольга, якобы поздравить с праздниками, и после отвлекающих маневров бросилась на абордаж с вопросом — каково мое решение относительно Зинаиды. Я ответил — вообще-то, Новый год на дворе, нам не до того. Фраза получилась довольно невнятной, поскольку в тот момент я ел какую-то Лерину страшно горячую запеканку. Тогда она заявила, что хочет навестить меня «с новогодними сувенирчиками». О, мы будем делать много визитов, посетовал я, не уверен, что получится в ближайшее время. После ее звонка, прежде чем вернуться к трапезе, мне пришлось ждать, пока не утихнет сердцебиение.

Зинаида неожиданно легко отказалась от идеи затащить нас всех к себе в новогоднюю ночь. Мы боялись, что после нашего отказа последует скандал и шквал угроз, но она сказала лишь «очень жаль» и что-то пробормотала обиженно в том смысле, что понимает, что праздник это семейный. «Вот и чудненько, — сказала мама на это и добавила, повесив трубку: — Соображает, если хочет». Мы навестили Зинаиду 30 декабря, принесли подарки. «Примерно за неделю до ее смерти», — автоматически отметил я. Мой внутренний счетчик отмерял теперь время четко и громогласно, реагируя на каждое событие в окружающем мире тем, что сообщал, сколько еще осталось до рокового часа.

Зинаида приняла нас довольно радушно, а преподнесенная кофта ей, кажется, очень понравилась, по крайней мере, она ее сразу же надела. Она даже сама что-то сварганила на стол к нашему приходу и поухаживала за гостями, разливая чай. В новой пушистой кофте, с хлопотливым выражением лица, она совершенно не была похожа на умирающую. Ловя косые оценивающие взгляды матери, я понимал, что она прикидывает сейчас, сколько еще может прожить наша подопечная. Вид свежей, бодрой Зинаиды вгонял меня в мрачное оцепенение. Чем живее старуха, тем страшнее ее убивать, такая простая формула. Лучше бы она лежала при смерти. Лучше бы она сама… Почему высшие силы не хотят пойти мне навстречу? Глядя на то, как безмятежно она ест, тягуче шевеля нижней челюстью, я тосковал. Не жалость отравляла мне жизнь, а страх вершить насилие над существом, полным еще сил, не желающим еще угасать. Где Зинаидины жалобы на давление, где предобморочные состояния и непобедимая слабость? Сейчас они так нужны мне.

Я ждал праздников с острым, до похолодания ладоней, страхом, но вместе с тем едва ли не с нетерпением. Я чувствую, знаю, что за этой чертой станет легче. Моя страшная тайна, которую я лелею и скрываю ото всех, останется со мной, но перестанет быть такой изнуряющей. Что угодно, лишь бы не пытка ожиданием. Глядя, как, ежедневно передвигаемый Лериной рукой, по календарю ползет красный квадратик, я преисполнялся все большего изумления — неужели, уже?.. Это случится не когда-нибудь, а уже так скоро?

Головные боли стали более частыми и продолжительными, еще пара недель такого стресса, и нервный тик станет из эпизодического постоянным, — записал я за два дня до Нового года. — Мама все замечает. Бьет тревогу. Боится, что опять стану дерганым и слабым, как в детстве. Я, чтобы отвязалась, клятвенно обещал сходить к невропатологу после праздников. Однажды закрыл глаза и представил себе, как это произойдет. Все-все, до мельчайших деталей. Шаг за шагом. Каждую мелочь, каждое движение — мое и Зинаиды. Как она вынимает из пузырька «Х…мин». Как берет стакан с водой, отпивает и ставит его на тумбочку, нет — протягивает мне. Получилось так ярко и убедительно, что похолодели руки и началась бешеная тахикардия. Сердце чуть не разорвалось. Еле успокоился. Взял себе за правило — не фантазировать понапрасну, не играть с картинками и образами, просто делать то, что задумал. Как работу.

Самое тяжелое во всем этом — то, что нельзя ни с кем поделиться, хотя бы намекнуть. Я перенервничал даже в тот момент, когда купил «Х… мин» и думал, куда его положить. Пока определялся с местом (в результате ношу в кармане), даже вспотел.

Первого числа я открыл глаза и, вскрикнув, сразу же снова закрыл их — по ним резануло раскаленное лезвие. Это луч неяркого послеобеденного январского солнца сыграл со мной злую шутку. Зря я вчера выпил столько, очень зря. Обычно пара бутылок шампанского не могла выбить меня из колеи на следующий день, но следовало учесть, какие сильные мигрени мучают меня в последнее время. И без алкоголя я еле-еле делаю то, что от меня требуется. А скоро мне потребуется сделать кое-что такое, что потребует невообразимое количество сил. Зачем я так нализался незадолго до самого ответственного дня в моей жизни? Я пошарил глазами в поисках воды и, увидев стакан, из которого мама наполняла утюг, потянулся к нему. Слишком далеко. Вспомнив, что сегодня моя очередь идти к Зинаиде, я тихо взвыл. Взвыл по-настоящему, так мне было тошно. Дело не в том, что мне страшно видеть ее накануне даты икс, а в том, что я просто болен. Я не в силах. Я изнемогаю. Я не могу, не могу…

Свет стал более приглушенным, это Лера встала между мной и окном. Она молча протянула мне огромную кружку с едва теплым чаем. Я стал пить, нет, лакать из этой кружки, фыркал, и все не мог напиться. Лера смотрела на меня взглядом, которого я раньше у нее не замечал. Она не глядела мне в глаза, но при этом будто пыталась заглянуть внутрь моей черепной коробки, чтобы прочесть мысли. Мне стало неуютно, и я просипел:

— Ты чего такая бодрая?

— Прогулялась по улице. Там так свежо, так хорошо.

Я решил, что она насмехается, но потом заметил и румянец на щеках, который она могла получить только на улице, и шарф на шее, который она не успела еще снять.

— Ты гуляла?

— Ну да, а что такого?

— Шла по тротуару? Переставляла ноги? И тебя не мутило? Не шатало?

— Очень смешно.

— Ты суперженщина.

— Ты даже не представляешь — насколько, — торжественно сказала она, присаживаясь на кровать.

— Я еще о чем-то не знаю? — кисло спросил я.

— Об этом. — Она достала откуда-то из-под кровати две запотевшие бутылки светлого пива, при взгляде на которые меня снова стала мучить жажда. — Купила на обратном пути.

Я уже хотел было вцепиться в одну из бутылок, но потом застонал еще горше:

— Не могу. Не могу-у-ууу. Мне надо к Зинаиде! Проклятая ведьма.

Лера посмотрела на меня еще более странно.

— Я уже была у Зинаиды, — сказала она.

Я поперхнулся чаем:

— Ты? Была? У Зинаиды?

— Ну да, дурачок. Куда я, по-твоему, могла ходить первого января? Ты же дрых, я тебя подменила. Но хоть пива на обратном пути купила.