просто выкашивать нашу труппу. Из всех солистов остались здоровы только мы с Захаровой. Неожиданно разнеслось известие, что в «Корсар» срочно вводят молодых Н. Осипову с И. Васильевым, никогда до этого спектакль не исполнявших. Мы со Светой руками развели: «Мы же есть, и нас можно попросить». В результате, Осипову с Васильевым на сцену все-таки не выпустили. Но и Захарову с Цискаридзе туда не допустили.

Последний «Корсар» собирались танцевать Лунькина с Филиным. Мы с Захаровой уже уходили из театра, когда в коридор из своей гримерной вышел Сергей. Я еще удивился, что он так рано тут появился, за два часа до начала. Стоя на улице в ожидании такси, я посмотрел на Оперá. В одном из окон маячил Филин, я помахал ему. Он мне тоже помахал…

Что происходило дальше. Убедившись, что я уехал, Филин тут же пошел к нашему руководству и отказался от спектакля, понимая, что танцевать по большому счету некому. Его «запасной» на тот вечер артист лежал в отеле с температурой под 40. Серёжа был в своем «репертуаре»: то ли потребовал удвоить гонорар, как обычно, то ли настаивал на своем назначении на пост худрука балетной труппы ГАБТа. Всеобщий переполох. Кто-то предложил Ратманскому: «Позвоните Захаровой и Цискаридзе!» «Не буду! Кто угодно, только не они», – ответил Лёша. О репутации Большого театра речь вообще не шла.

«Пиковую даму» на тех гастролях я танцевал три вечера подряд (не считая генеральной), впервые на сцене Парижской оперы, ровно через четыре года после травмы.

Пети репетировал со мной в приподнятом настроении. На генеральной репетиции одноактных балетов зрительный зал Оперá был переполнен. После «Игры в карты» Ратманского – аплодисментов вообще не было. На «Пиковой даме» – полный восторг.

Вечером мы с Роланом и Зизи пошли ужинать. Вдруг Пети: «Николя, мне надо с тобой посоветоваться. – Начал издалека: – Ко мне подошел Ратманский и сказал: „Можно, я с вами буду кланяться после „Пиковой дамы“?» Я возмутился: «С какого перепугу он с нами выйдет? У него есть свой спектакль, пусть после него и кланяется». Ратманский вообще делал все, чтобы его балет «Лея» вместо «Пиковой дамы» на парижские гастроли поехал. А тут – кланяться! Ролан замялся: «Я тоже так думаю, но он все-таки руководитель…» – «Ролан, если вы позволите ему выйти на сцену, предупреждаю – я развернусь и уйду. Можете стоять с Ратманским и кланяться».

Пети смотрит на меня хитро, понимаю, что ему нравится то, что я говорю. Тут Зизи свои «пять копеек» вставила, повернувшись к мужу: «Ты понимаешь, мы не договаривались с Николя?» Он засмеялся: «Ну почему вы с Николя всегда одного и того же мнения?!» «Потому, что мы тебя, дурака, оба любим», – улыбнулась Жанмер.

5

11 января на сцене Парижской оперы – вечер одноактных балетов. После «Игры в карты», пока Ратманский бежал из зрительного зала на сцену, чтобы раскланяться, занавес в тишине закрылся. Лёша не успел даже носа к публике высунуть.

Что творилось после «Пиковой дамы», вообразить невозможно. Казалось, потолок обрушится от оваций, когда Пети вышел на сцену. Париж впервые видел его балет.

Мы бесконечно кланяемся. Градус восторга зрителей просто зашкаливал. Вдруг слышу, режиссер, ведущий спектакль, громко шипит, чтобы Лиепа услышала: «Илзе, Илзе, Ратманского выведите!» Лёша стоит в кулисе, ждет, что ему кто-то протянет руку. Слышу, режиссер теперь к Лунькиной: «Света, Света, Алексея выведите!» Ратманский напрягся, в полной боевой готовности. Я взял Илзе и Свету крепко за руки и тихо сказал: «Стоять!» Тут Ролан мне: «Что делать?» – видя, как Ратманский в кулисе гарцует. «Вы не видите», – отрезал я.

Ратманскому хотелось, чтобы он на сцену Оперá не просто вышел, а, чтобы его пригласили, позвали. Считал, наивный, что его безумно любит труппа.

Вокруг имени Ратманского в России такая PR-кампания была развернута, вообразить невозможно! Швыдкой с Иксановым, критики г. Москвы и Московской области только и успевали рассказывать направо и налево, что до прихода Лёши Bolshoi Ballet был мифом, никогда никуда не ездил, репертуара не было, солистов не было. А Лёша пришел в ГАБТ – и все случилось! С какой целью это делалось, за какие такие коврижки?

Кстати, в Париж на те гастроли Большой театр привез за свой счет целую группу «мастеров пера и зубила», которые в правильном ключе должны были освещать эпохальный приезд Ратманского с ГАБТом в Оперá. Именно в таком порядке: сначала Ратманский, потом ГАБТ. Нормально?!

Но вернусь к парижской премьере балета Пети. Один из четырех спектаклей «Пиковой дамы», утренний, танцевал Гуданов. Ролан очень сердился и упрекал меня в том, что я «отдал» Диме спектакль. Как будто это было мое личное решение! Сам Пети не нашел нужным на него даже одним глазом взглянуть, Гуданов его по-прежнему не интересовал.

Мой третий, подряд, спектакль «Пиковой» пришелся на 13 января – день рождения Пети, ему исполнилось 84 года. В зрительном зале Парижской оперы – весь французский бомонд, кто только ни подходил к нам с комплиментами: Аззедин Алайя, Ив Сен-Лоран, Пьер Карден, Кароль Буке, Фанни Ардан…

Огромное количество прессы, камер. Бегло говоря на французском, я давал интервью, меня постоянно показывали по ТВ. И когда летом я приехал отдыхать в Канны, официанты в ресторанах, продавщицы в магазинах, с которыми я много лет был знаком, говорили: «Николя, мы тебя видели по телевизору! Ты так хорошо говорил по-французски, только артикли забывал ставить!»

На свои спектакли в Оперá я смог пригласить всех, кто меня лечил, выхаживал в госпитале, в центре реабилитации Капбретона: врачей, сестер, санитарок. Пришел на сцену со своей дочерью и Тьерри Жондрельxe «Тьерри Жондрель», оперировавший меня. «Папа проплакал полспектакля, – сказала она, – я не думала, что мой отец может плакать, он несентиментальный человек, как любой хирург. У него текли слезы, когда он говорил: „Этот парень не должен был жить, он не должен был ходить, не представляю, как он ТАК танцует…“» Поскольку Илзе тоже прошла через его руки, Жондрель радостно воскликнул, увидев нас: «Надо же, два моих пациента, и оба на сцене!»

Оттанцевав свои спектакли, я остался в Париже. На «Спартак» приехали российские олигархи, входившие в попечительский совет ГАБТа. На заключительном банкете в Ротонде стоим с Григоровичем, разговариваем. Тут к нам подходит один персонаж, правая рука Швыдкого и Иксанова в попечительском совете, пьяный, с салатом на галстуке. Громко и развязно обращается к Юрию Николаевичу: «Я не понял… а где „Танец с саблями“?» У Грига, как у тигра, зрачки сузились, а тот важно: «Надо