– Не имеете права, мы будем жаловаться! – взвизгнул Фуллертон. Ополченцы дружно заржали.

– Ну, точно, ты с какого края света, братан? – обрадовался усатый. – Смотри-ка, мужики, всю банду в полном составе поимели. Это они комбата Шубина в Вордовке грохнули.

– Что вы несете? – заворчал утробным басом Крикун. – Давайте так, хлопцы, вы не дергаетесь, а я медленно достаю из кармана ксиву, на которой русским языком сказано, кто я такой и в какой структуре служу.

– Стриптизер, что ли? – хохотнул самый молодой ополченец с юношеским пушком на щеках. – Медленно достает он. Ты нам мозги не компостируй, мужик. А ну давайте по одному на обочину и на колени. – Юнец выразительно повел стволом. – Будет вам сейчас шариатский суд.

«Придурок, – подумал Паскевич. – Ты хоть знаешь, как выглядит компостер?»

– Слышь, чувачелло, ты чего там копаешься? Руки за бошку, быстро! – Четвертый ополченец, коренастый, словно вырубленный из коры морщинистого дуба, ткнул в него автомат. Паскевич еще не вылез из машины – кряхтел под пристальным взглядом бойца, делал вид, что не может выдернуть застрявшую под сиденьем ногу.

Другого момента уже не дождаться! Сгодилась «мелкая оружейная мелочь», которую Паскевич всегда имел при себе. Он взялся за ногу, чтобы освободить ее, рука скользнула под носок, и пуля из компактного «браунинга» поразила бедняге шею! Ополченец отшатнулся, рухнул на колени. Какое-то время он не падал, качался. Не прошло и мгновения, как Паскевич уже вывалился из машины, падая на бок, швыряя за спины ополченцам наступательную РГД-5, которая всегда лежала в боковом кармашке сумки!

– Ложись! – заорал он, как ненормальный. Сообразили – что еще оставалось делать, если чувства на пределе. Все четверо попадали, как подкошенные. Юнец успел произвести короткую очередь, но она прошла над головами. Бабахнула граната, разлетелись осколки. Обученным спецназом эти четверо не были, иначе знали бы, что чревато стоять кучкой. И надо падать мгновенно, если прилетает граната. Орали раненые, корчились от боли. Гранатка дохлая, осколок от нее убьет лишь в том случае, если поразит жизненно важный орган. Но ранения доставляет серьезные, и боль самую настоящую. А вот теперь американцы были в родной стихии – коршунами бросились на корчащихся ополченцев, стали вырывать автоматы. Усач держался за пробитое плечо. Янг вскинул автомат. В затянутых болью глазах на миг мелькнуло недоумение. И все застыло, словно часы остановились, когда короткая очередь вскрыла череп. Ополченцу с дефективной губой перебило ноги. Он вертелся ужом, пытаясь отыскать свой автомат, но его нигде не было. Пена пошла изо рта, а он продолжал искать свое оружие, не видя, что оно уже в руках врага. И враг скалится, жуя резинку, – так уж вышло, что Янг в момент испуга не подавился своей жвачкой. Ополченец вскинул голову, застонал от разочарования, но не было времени ощутить вкус горечи по уходящей жизни. Очередь прошила насквозь. Вскричал юнец, которому спину изрешетило мелкими осколками. Кровь лилась ручьями, но он не потерял сознания. Когда увидел фигуру наемника с автоматом напротив, стало совсем хреново. Но он не умолял, не ползал на коленях, не просил сохранить только начавшуюся жизнь. Он пытался подняться с колен, неловко балансировал дрожащими руками.

– Сволочи, – шмыгал он носом. – Суки, хохлы позорные…

Совести ради надо заметить, что сам процесс умерщвления живой плоти не вызывал у Хардинга дикого восторга. В печаль тоже не вгонял, но и восторга не было. Обычная работа – как у поваров, шоферов, маркетологов. Он выстрелил, и парень рухнул навзничь, подкинув ноги.

– Вот так разгул справедливости… – пробормотал Паскевич и выстрелом из «браунинга» добил коренастого ополченца, раненного в шею, – тот пытался подняться, держась за дверцу. Осмотрелся: все приняли витамины?

– О май гад… – чуть не хором проговорили американцы и облегченно вздохнули. Автоматы, из которых они только что совершили убийства, видимо, пришлись им по душе. Расставаться с ними не хотелось. Они, не сговариваясь, вешали оружие на плечи.

– Вы молодец, Вадим, спасибо… – озирая окровавленные тела, вымолвил Крикун.

– Чего не скажешь о вас, Дмитрий Макарович, – упрекнул Паскевич. – Как нас вычислили?

– Думаю, по номерам… Кто-то нас засек – в Верховце или в Свите… – Крикун лихорадочно работал извилинами: где он мог проколоться? Не спалился ли сам? Нет, не должен, он принял все меры предосторожности. Спалить могли американцев и примкнувшего к ним Паскевича, а Дмитрий Макарович всего лишь оказался рядом. – Ничего, господа, все нормально. – Он вдруг засуетился. – Номера мы поменяем, а сейчас надо убраться в лес, на первый же проселок. Скоро здесь будет жарко… – И кинулся стаскивать на обочину утыканное шипами средство для принудительной остановки транспорта…

Загружались в машину с такой скоростью, словно соревновались на время. «УАЗ» помчался по дороге. В целом, ничего страшного, никто не знает, куда они следуют. Поменяют номера, собьют волков со следа…

Он гнал окольными тропами, по полям, по бездорожью. Пришлось сделать основательный крюк, потом петлять в окрестностях разрушенного луганского аэропорта. Здесь уже Паскевич выступал в роли штурмана, он прекрасно знал эти места. В районе Видного машины никто не проверял, в этой зоне все было спокойно. В стороне осталась строго охраняемая вертолетная площадка – на нее как раз садился, хлопая лопастями, военно-транспортный вертолет МИ-171Ш. Крикун въехал в поселок с западной стороны, углубился в него каким-то зигзагообразным проездом. Солнце клонилось к закату – день промчался, как пригородный экспресс. Район был вымершим, здесь почти никто не жил. Следы от воронок, разбитые снарядами двухэтажки, с покосившихся столбов свисали обрывки проводов. Крикун остановил машину в глубине квартала.

– Все, господа, я с вами сегодня достаточно покувыркался, хлебнул адреналина. Дальше сами, а я возвращаюсь на работу. Вы знаете, что делать. Военным на глаза не попадаться. Найти с Харецким общий язык. Из барака не высовываться. Ситуация с клиентом будет отслеживаться и вам сообщаться. Если что пойдет не так, сообщу в первую очередь. Держите. – Крикун обошел машину и вынул из багажника пакет, в котором что-то позвякивало. – Здесь две поллитровки самой мерзкой на Донбассе горилки и банка тушенки. Должно хватить. По выполнении задания немедленный отход в точку, где мы сейчас находимся, здесь будет ждать машина. Удачи, господа.

До нужного барака добирались попарно. Здание у дороги производило удручающее впечатление. Мусор, обломки строительных конструкций. Лестница на второй этаж трещала и осыпалась. Информация была недостоверной – на первом этаже в конце здания кто-то жил. Возможно, бродяги. Пьяный женский голос выводил музыкальную абракадабру. Паскевич приложил палец к губам, ступая на лестницу. Хардинг кивнул, подавил рвотный рефлекс…

Обитатель квартиры на втором этаже был мертвецки пьян. Обитель была двухкомнатная, даже имелся санузел, рядом с ним ведро воды. Старая мебель, на полу какие-то истлевшие коврики со следами рвоты, пустые консервные банки на столе. Стекла сохранились, но были загажены до такой степени, что отпадала необходимость в светомаскировке. Повсюду мусор, пустые бутылки, ламповый телевизор с пробитым монитором (встреча с белочкой?). Хозяин храпел на тахте в маленькой комнате – язык наружу, грязная рука свисала до пола. Он был одет в какие-то клоунские полосатые штаны – последний писк гламурной моды? Хардинг брезгливо перешагнул через брошенные комком засаленные брюки, недоуменно глянул на Паскевича – мол, час от часу не легче. Вадим пожал плечами – что поделать, довели до нищеты добропорядочное население проклятые террористы…