— Шутка.

— Шутка? Черт побери, Рик, это кольцо мы… — И в этот момент Тесса увидела, что кольцо снова на месте. — Ох, мое колечко, — нежно произнесла она.

Рик повернулся к Толанду и остальным, с болезненно-инфантильным интересом наблюдавшим за ходом эксперимента.

— Вы удовлетворены?

— Полностью, — ответил Толанд.

Генерал испустил тяжкий вздох.

— Как же я не люблю все эти сантименты… Ладно, ребята, давайте попытаемся представить только что увиденное в количественной форме. Рик, вы хоть на секунду вообразили себе, что ваша любовь, — при этом слове генерал даже невольно выпучил глаза — термин явно не подходил для использования в военно-стратегическом контексте, — к Тессе ослабла?

— Нет! — запротестовал Рик. И отер выступившие слезы.

— Говорите только правду. Это крайне важно.

— Я же сказал — нет. Нет — значит, нет, черт возьми!

— Испытуемый утверждает: «Нет, черт возьми», — повторил Маркус, что-то лихорадочно занося в свою записную книжку.

— А вы, Тесс?

— Ее зовут Тесса, — вмешался Рик.

— Хорошо, Тесса. Ваша любовь к Рику не исчезла?

— Нет, — ответила девушка.

Маркус повертел карандашом; как пропеллером.

— В таком случае, как все же объяснить, что здесь произошло?

Толанд, по-прежнему стоявший у стекла, обратился к девушке:

— Тесса, вы не боялись, что заденете Рика своими словами?

Та кивнула.

— Заденете его настолько сильно, что он сможет разлюбить вас?

Она снова кивнула.

— Что и требовалось доказать, — самодовольно произнес Толанд.

Взглянув ему прямо в глаза, Рик с расстановкой произнес:

— Тешу себя надеждой, что сегодня после работы вы до дома не дойдете — что вас автобусом переедет.

— Отрицательные эмоции приносят отрицательные результаты, — напомнил невозмутимый Толанд.

— А что, если я действительно убежден, что без таких, как вы, мир был бы лучше?

Поднявшись, Рик заставил встать и Тессу; повернувшись, они вместе направились в помещение, служившее спальней. За спиной разгоралась перепалка, но Рик захлопнул за собой дверь. В спальне они, не зажигая света, бросились на постель, заключив друг друга в объятия.

— Ты хоть отошла? — спросил Рик девушку.

— Кажется, да, — ответила та. — Жаль, что все так вышло. Я-то подумала, что это всего-навсего дурацкий психологический опыт, однако в какой-то момент все вышло из-под контроля, — продолжала она, шмыгнув носом.

— Эксперимент тупее некуда. Во-первых, никакого контроля не было с самого начала. И это всего лишь тысячная доля того, что я не выношу в этих ребятах. Они понятия не имеют ни о каком-то там контроле, ни о дважды слепом испытании, ни о единой методологии. Просто действуют методом «научного тыка», каждый старается описать то, что случайно привиделось ему, не представляя всей картины в целом.

— В этом смысле мы с тобой мало от них чем отличаемся, — напомнила Тесса.

Набрав в легкие воздуха, Рик неторопливо произнес:

— Только поэтому я и решил остаться здесь.

После трех дней отсутствия контакта с астронавтами пресса стала проявлять признаки нервозности. Йошико была уже на пути в Японию, где ее также приговорили к карантину, но давать интервью наотрез отказалась, обрекая тем самым Тессу с Риком на растерзание акулам пера. Беда состояла в том, что эти самые акулы ни на чем конкретном сосредоточиться не могли, и каждый новый очерк становился все расплывчатее, поскольку репортеры соревновались по части догадок относительно того, что могло происходить за закрытыми для них дверями.

Судя по всему, едва Рик с Тессой удалились к себе в спальню, у Сондерби и Маркуса произошел жуткий спор, потому что и часа не прошло, как их разбудил телефонный звонок. Когда Рик поднял трубку — так и прошагав, в чем мать родила, в гостиную, — на проводе оказался Сондерби, желавший знать, не против ли они с Тессой встретиться с представителями средств массовой информации.

— Вам действительно хочется, чтобы мы рассказали им обо всем, что здесь происходит? — спросил он Сондерби.

— Если бы не хотелось, я не стал бы вас просить.

— Ладно, не темните, что у вас там за душой? Вы ведь такие, кто не жаждет освещения событий в прессе, не имея на то веских причин. Что-то стряслось, вот вы и стремитесь уладить дело. Так что же?

— Вы всегда проявляли недоверие к действиям администрации? — полюбопытствовал Сондерби. — Удивительно, в вашем личном деле об этом ни строчки.

— Не надо мне мозги пудрить. Уверен, что в моем деле найдется кое-что и поинтереснее недоверия к администрации. И не пытайтесь увильнуть от ответа на вопрос. Какое конкретно заявление для прессы вы хотите?

Сондерби испустил вздох.

— Ничего из того, чего вы сами не захотели бы им сообщить. Это возможность для вас изложить ваше видение произошедшего. И внести кое-какие поправки в дезинформацию, успевшую стать всеобщим достоянием.

— Ага. Уже теплее. Что за «дезинформацию» вы имеете в виду?

Хмыкнув, Сондерби тщательно подобрал слова, только потом уж заговорил:

— Вероятно, я употребил не тот термин. Лучше было бы назвать это «неоправданным вниманием». Средства массовой информации почти полностью сосредоточились на сверхъестественном, позабыв о вашем вкладе в науку. Вашей миссии грозит потеряться во всеобщей сумятице иррационального.

Рик невольно принялся крутить шнур телефонного аппарата.

— Это действительно может стать проблемой, — признался он. — И вы стремитесь отвести нам роль, так сказать, инициатора и вдохновителя космических программ?

— Да. Скажем, так. И фундаментальных наук в целом. Есть опасность, что люди воспользуются вашей миссией в качестве еще одного оправдания для отказа от западных технологий.

Рику претила эта идея, но что-то непонятное проскользнуло в интонациях его собеседника на другом конце линии.

— Вы говорите об угрозе национального масштаба, если не ошибаюсь?

— Верно, — не стал скрывать Сондерби.

— Курам на смех. Какая же это угроза? В чем угроза, если на пару десятков придурков больше примутся за сыроедение и чтение при свечах? Так что же это?

В телефонной трубке что-то пискнуло. Очевидно, его собеседник откинулся на спинку кресла в своем кабинете.

— Вам не приходилось слышать о согласованной действительности?

— Нет. Но я улавливаю смысл.

— Хорошо. Вас никогда не удивлял тот факт, что некоторые нации целыми поколениями противятся всякого рода новациям, однако в конце концов перемены все же происходят, но лавинообразно?