едой. По ледяным дорожкам бегали дети, сбивая с ног. В город вернулись и мужчины, чтобы отпраздновать Йоль, а потому Ве снова казался живым и богатым. Он больше не походил на разорённое гнездо. Скорее на муравейник в лесу.

Скоро уж снова на землю должна была обрушиться ночь, и снова небо было ясным, прозрачным от мороза, как стекло. Цветом оно было похоже на голубые бусины в женских ожерельях, что так охотно показывали богатые хозяйки.

Только Эйрика была одета скромно, совсем не празднично. К ней подошли подруги, вручили венок из омелы, оплетённый красной лентой. Эйрика приняла дар, грустно улыбнувшись, а после рассказала, что её муж и старшие дети не вернулись из нового города. Кто-то тут же нашептал ей, что в ещё одном доме не дождались мужчин, и лицо Эйрики побледнело. Плохие вести…

Стемнело. Пришла пора идти к Большому дому на пир ярла Хромунда, где, верно, собрался уже весь город. Эйрика, как и обещала, никуда не пошла, оставшись с пищащими детьми, жаждущими попасть на пир.

Большой дом радостно шумел, так что было слышно даже на краю Ве. Будь Ситрик пьян или слеп, то всё равно с успехом добрался бы на зов радостных громогласных песен. Когда кругом ночь, холод и страх, нужно веселиться, чтобы показать богам и духам, что никто не испугался зимы. Пусть она ходит за стенами сердитая, бессердечная, проклятая со своим преданным псом, похожим на жуткого волка, пусть стучится в двери, да только никто её не впустит в дом и не приютит. Пусть она останется одинокой и злой, обиженной на все миры и человеческий род.

Когда Ситрик вошёл в Большой дом, придерживая на плече Холя, трепещущего чёрными крыльями, гости умолкли, испугавшись и приняв его за аса воронов. Но после рассмеялись, рассмотрев, кого они приняли за старца.

Его усадили за стол, и рядом тут же появилась краснощёкая Иголка, устроившаяся по правую руку. Ситрик понял, что опоздал к началу пира – дюже добрые и сытые лица были у гостей ярла. Такие бывают только от изрядного количества пива.

– Ты одна? А твои братья где? – спросил Ситрик, обращаясь к Иголке.

– Уже ушли. Отцу нездоровится.

– Я что-то уже пропустил?

Откуда-то взявшаяся служанка уже наливала ему пенный напиток. Он даже не успел поставить на стол мясо, что принес с собой в дар от Эйрики.

– Ох, такую интересную историю! – Глаза Иголки загорелись. – Ярл и его люди обсуждали случай, произошедший в середине осени в Онаскане. Говорят, что сестра Лейва, боясь расправы нового конунга, сбежала со своим другом на купеческом корабле.

– Сестра Лейва? – Ситрик нахмурился. – Может быть, жена? Её звали Тила?

– Ты-то откуда знаешь? – взвилась Иголка. – Да, Тила. А друг её… как же его… Хья…

– Хьялмар? Её брат.

– Всё-то ты знаешь уже! А вот не буду рассказывать! Да, Хьялмар.

Ситрик хмыкнул и пригубил напиток, пряча лицо за кружкой.

– Так вот, жена Лейва и друг её сбежали со служанкой. Это я уже, кажется, сказала. Так вот, слушай! Этот друг её, чтобы его не узнали, сбрил бороду и переоделся в женское платье. Назвался женой купца и был таков! Его без бороды никто не узнал! А ещё он был такой пузатый, что городская стража спросила у купца: не страшно ли им выходить в море на таком позднем сроке? А ну как жена купца родит прямо в море!

Иголка звонко захохотала. Смех стукался о её острые зубки.

Ситрик нахмурился, пытаясь понять, что могло статься в Большом доме Онаскана, пока он странствовал. Ему стало дурно от мысли, что всё это произошло по его вине, так, что пиво и еда чуть не полезли назад. Иголка продолжала смеяться, ковыряя пальцами мясо в своей миске. Люди рядом с ней, припомнив историю о Тиле, также развеселились пуще прежнего.

Если бы Ольгир не погиб по его вине, всего бы этого не было…

Чёрные мысли, какие ему удавалось прогонять всё то время, что он был у альвов и у Эйрики, вновь полезли в голову, наполняя её нестерпимым звоном. Прошлая жизнь в Большом доме нагнала его здесь, в Ве, хотя он надеялся, что обронил её где-то по дороге, так что больше не придётся о ней вспоминать.

Звон усиливался, и все голоса, летающие над столом с яствами, превратились в нестерпимый гул. Ситрика бросило в холодный пот.

Если бы не Ингрид… Если бы не он сам…

«Ингрид, тролль бы тебя побрал! Лишь бы не пришла снова!»

– Эй, ты чего?

Это был взволнованный голос Иголки. Она положила руку на ладонь Ситрика и теперь пыталась заглянуть ему в лицо, только тот прятался за волосами.

– Тебе плохо? Душно? – участливо спрашивала она. – Ты же только пришёл… Хочешь, пойдём на воздух.

Ситрик зацепился за звук её речи, выныривая из рек тревоги, потекших по его жилам вместо крови. Он зажмурился и, опустив кружку, потёр виски.

– Уже лучше, – пробормотал он.

Иголка продолжала буравить его глазами, совершенно чёрными в свете жировых ламп, расставленных на столе. Наверное, у него сейчас были такие же.

– Охотница же ты до новостей, – хрипло произнёс Ситрик.

Иголка улыбнулась и наконец выпустила его ладонь. Носик дёрнулся, и её круглое личико снова напомнило Ситрику бельчонка.

Он осторожно отпил из кружки, не зная наверняка, станет ли ему лучше от здешнего пива, или же он, напротив, погрузится в ещё более глубокие пучины страха, которыми полнилась его голова.

Иголка рассказывала Ситрику всё на свете, что знала сама, и то, что успела услышать за столом. Иногда она повторялась в историях и озвучивала их по второму кругу. Парень был благодарен ей за эту болтовню. Медленно цедя свой напиток, Ситрик вскоре сумел успокоить свои мысли.

Кто-то из мужчин позвал его, назвав странником, и спросил, покажет ли он трюки с птицей, какие представлял внукам слепого Ньяла. Недолго думая Ситрик откликнулся. В который раз Холь перескакивал с одной его руки на другую, повторял фразы и щедро сыпал ругательствами, радуя народ. Мужчины и женщины хохотали, наперебой лезли к Холю, желая спросить что-нибудь у галки да получить остроумный ответ. Огненная птица охотно отвечала, и Ситрик лишь успевал просить его выдавать меньше брани, чтобы их двоих не прогнали с пира взашей.

Отвлечь народ от птицы удалось только танцами. Раздвинули столы, роняя на пол миски с остатками еды. Под ногами сновали бесстрашные кошки, подбирая объедки и кости, блестящие от жира и сока.

Музыкант играл отвратительно, так как на стройке он ушиб несколько пальцев, и