Пунтусов[16] с немецкими людьми, и их осадили и утеснение им сделали великое, многих людей убили из наряда. Такое же сделали утеснение, что из ямы в яму не перейти, и голод был сильный. И от такого великого утеснения не могли стоять, пошли отходить. И при отходе многих русских людей убили, едва сами воеводы отошли пешими. Острожек же, который был за Мстою рекою, взяли, дав крестное целование [что никого не убьют], и всех перебили. Пришел же Яков в Новгород и еще большее утеснение стал русским людям делать»{67}.

Неприятное пятно на репутации, ничего не скажешь!

Но виновен ли Дмитрий Тимофеевич в неудачном исходе Новгородского контрнаступления?

Князь Дмитрий Трубецкой получил не столь уж много сил — даже шведы удивлялись, сколь малая армия идет против них{68}. Ему отправляли незначительные подкрепления, но в то же время полки его разбегались. Во-первых, Дмитрий Тимофеевич не получил обеспечения, достаточного для того, чтобы продержать крупное соединение долгие месяцы в поле, да еще в холодный сезон. Во-вторых, в его армии должно было служить более тысячи казаков, и, помимо этого, Трубецкой получил в подмогу отряд Андрея Федоровича Палицына, где казаки составляли значительный процент ратной силы. Но казаки, не получая должного обеспечения, привычно занялись грабежами и разбоем; местное население, сплотившись, начало оказывать им сопротивление; в итоге боевая ценность казачьих отрядов как силы, действующей против шведов, резко упала{69}. Дмитрий Тимофеевич столкнулся с чудовищным неповиновением казаков. Он едва держал армию под контролем из-за вражды между казаками и дворянами.

Не столь уж и виноват воевода в неуспехе Новгородской кампании, чудо еще, что так долго продержался он, угрожая шведскому оккупационному корпусу…

Можно сказать, Дмитрий Тимофеевич притормозил наступательные планы Шведской короны на севере России. Как знать, не выплеснулась бы шведская сила дальше, в центральные регионы Московского царства, если бы не измотал ее изрядно Трубецкой боевыми действиями на подступах к Новгороду, не заставь он обороняться самих захватчиков.

Более того, по сведениям, которые приводит А. П. Павлов, Трубецкого могли с самого начала, что называется, «подставить» — осознанно и намеренно: «Бояре и думские советники в Москве, бывшие прежде заодно с поляками и сидевшие вместе с ними в осаде на Москве, послали этого Трубецкого из Москвы больше из ненависти, чем желая сделать хорошее дело, потому, что им надоело, что он получил большое уважение у всего народа за осаду и взятие Москвы, поэтому они искали случая… послать его с небольшим войском в такие места, где он мог бы осрамиться»{70}.

Трубецкому нельзя отказать в уме или храбрости. Осенью 1618 года под Москву пришел королевич Владислав с армией. Часть русских казаков, оказавшихся в осаде, побежала из города, не желая защищать его от поляков. «И, взбунтовавшись ночью, — рассказывает летопись, — проломили за Яузой острог и побежали из Москвы тысячи три казаков. Государь за ними послал уговаривать бояр своих князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого да князя Даниила Ивановича Мезецкого. Они же их догнали в пяти поприщах от Москвы и едва их поворотили»{71}. Для того чтобы остановить взбунтовавшуюся толпу казаков, требовалось и мужество, и красноречие. Очевидно, у князя был неординарный риторский дар. Трубецкой хорошо знал мятежную казачью массу по прежним временам. Он ведь командовал Первым земским ополчением, где казаки одно время составляли главную силу. Князь понимал, на сколь опасное дело его отправили, и все-таки не убоялся, честно выполнил возложенную на него миссию.

В судьбе Третьего Рима сильно проявлена мистическая составляющая. Крепко верующий христианин не может отрешиться от страшной мысли о том, что в годы Смуты происходил Суд Божий над Россией и она крепко получила от сил небесных за свои грехи, за свою развращенность, за то, что Третий Рим из нее вышел кривой и шаткий. Особенно же много скверны влила в чашу грехов Московского царства его элита, военная и политическая. Или, может быть, грязь ее виднее на полотне русской истории… Но, так или иначе, судя нашу страну, Бог не убил ее, ибо увидел в городах и весях несчастной блистательной державы праведников — в достаточном количестве, чтобы Москву не постигла участь Содома и Гоморры. Судя нелицеприятно и строго, все же ободрил. Судя, спас от конечного разорения и падения в бездну.

Вот и в поведении князя Трубецкого образца 1618 года не видно случайного успеха. Прежний лидер Первого земского ополчения, живое орудие Бога, пусть кривое, пусть своенравное, он не мог быть случайным человеком. Посетила его когда-то милость небес — быть в числе героев-освободителей — и словно бы отметила Дмитрия Тимофеевича особым знаком: его призвали однажды на высокую службу, а значит, могут призвать еще раз.

И вот он призван: в 1618-м его устами, его твердостью совершается чудо. Многотысячная казачья масса, крепко уверенная в спасительности своего бегства, поворачивает назад, зная, что ждут ее битвы, тяготы, смерти…

Может, Дмитрий Тимофеевич был дивно хорош как оратор, но ореол чуда, Божьего вмешательства, все же реет над его действиями в ту пору. Следовательно, было в этом человеке нечто особенное — раз Бог через него творил чудеса.

И царство делает шаг в сторону от пропасти…

Однако этот его подвиг не заслонил большой и горькой неудачи Новгородского похода. Назначений на крупные воеводские должности Трубецкой больше не удостаивался. Вероятно, поражение сделало его имя исключительно непопулярным.

Итак, 1618 год подвел черту под военной деятельностью князя. И здесь стоит подсчитать его успехи и неудачи. Он был одним из создателей Первого земского ополчения, привел свою часть земцев под Москву, активно участвовал в боях по очищению столицы и блокированию неприятельского гарнизона в ее центре в 1611–1612 годах; полноправный «соавтор» Пожарского в битве с Ходкевичем, закончившейся поражением последнего; спаситель Москвы в период нападения на нее полчищ Владислава. Это на одной чаше весов. На другой — безуспешный поход на Новгород 1613–1614 годов. Достижений все-таки явно больше.

В царствование Михаила Федоровича Трубецкому дарованы были почет и богатство. Ему подтвердили боярский чин, обретенный у Лжедмитрия II, и оставили колоссальные земельные богатства, полученные в 1612–1613 годах{72}. Затем отобрали слишком богатые владения, например, огромную Важскую волость. Но, «отрезав» часть приобретений Трубецкого, окончательно разорять и унижать его не стали. Более того, в 1622 или 1623 году князю добавочно пожаловали подмосковное село Гребнево{73}. Любопытно, что именно здесь, в Гребневе, энтузиасты открыли памятник Дмитрию Тимофеевичу в форме бюста (2019). Москва монументальной памяти этого выдающегося деятеля лишена, а вот в Гребневе почтили его по справедливости.

Добрая память о его прежних подвигах не добавляла тепла в отношение двора и государя к Дмитрию Тимофеевичу.

При