– Ты можешь сдержать слово и отпустить меня.

– Даже если бы я это сделал, это ничего не поменяло бы, Злата. Ты забыла, у нас не завершен этап передачи Цветка Силы.

– Что будет, когда я не возьму?

Она не произнесла «если», ее твердое «когда» указало на ответ.

– Я умру.

Ему было любопытно узнать, как она отреагирует. Что скажет?

– Сколько у тебя времени?

– Примерно год.

Злата отвела глаза в сторону. Развязав поясок, скинула с плеч соблазнительное облачение. Легла на живот. Отчего у Велигора закружилась голова. Захотелось ее тут же взять. Он несколько секунд с надрывом смотрел на женственные изгибы тела, на волосы, рассыпанные по плечам. Ступил на кровать, лег сверху. Потянулся к тумбе, достал из нее тканевые браслеты. Она удивленно обернулась, рассматривая действия. Надел ей на запястья и себе тоже.

–Ты не будешь меня покрывать?

В ответ нежно поцеловал ее в шею, ведя пальцами по шелковистой коже, вдыхая ароматы.

– Отпусти меня.

– Злата.

Он целовал ее, ласкал, как земной мужчина, и этот секс, этот акт был пресным, как обычная пшеничная лепешка без специй и соли. Ощущения казались пустыми, выхолощенными, без цвета и вкуса, без игры эмоций.

Злата механически отвечала на поцелуи, принимала внутрь себя и после безучастно отвернулась, как только он излился.

Больше он ее не призывал.

Дни потекли своей чередой. Его затянуло в омут работа-дом-работа. В те минуты, когда он был рядом, он видел, как она бродит среди вольеров. Кормит птиц в птичнике, грустит.

Все его подарки она возвращала, либо принимала с глубоким равнодушием. Выходы в свет Злата терпела с покорностью, без улыбки отвечая на приветствия и поддерживая скупыми репликами светские разговоры. Ее не радовали путешествия и не интересовали развлечения. Ей было без разницы, есть в его спальне кто-то еще или нет.

Он пробовал ее разжечь, разогреть поцелуями, объятиями, но та оставалась глуха, уходя от прикосновений и не отвечая. Велигор мог взять ее насильно, хоть каждую ночь, но в ответ под ним окажется, как и в прошлый раз, бесчувственный кусок плоти. А ему нужна была та пылкая, полная трепетной, чувственной неги Злата.

А для этого ее нужно всего-то покрыть. Все бы вернулось. Лихорадочный румянец на щеках, горящий взгляд, улыбки и желание необузданного соития. Где угодно, когда угодно, сколько угодно. А за ним безумие и потеря полного контроля. Поэтому Велигор не шел дальше поцелуев. Не хотел рисковать.

Он не мог смотреть на других таухуа. Не терпел. В груди горела Ци цветка, который требовалось отдать. Вернуть синим. Так, чтобы вселенная его природы завертелась в необходимом порядке, на нужных оборотах. Злата не просила. Даже когда он вскользь рассказал об этом. Он разозлился на глупость собственных мечтаний.

Ниршан беспокоился о нем. С тревогой рассматривал, как нарастает в Велигоре болезненная раздражительность. Взрывоопасность. Держал его в курсе дел совета. Но помочь, хоть чем-нибудь, не мог.

– Она будто мертвая. Словно перепокрытая таухуа.

– Что же ты хотел?

– Хотел?

Он и сам не знал, что хотел. Хотел любви. Это даже смешно, он нашел мысль смешной. Хотеть любви от Златы. Разве он нуждался в этом когда-нибудь? Хотел от кого-то любви? Принятия целиком, полностью.

– Не знаю, может быть радости? Но ее ничего не радует. Ничего.

– Она живет во враждебной обстановке. В доме человека, который чуть не убил ее. Это вряд ли повод для радости, ты не находишь?

– Ты прав, – согласился он, обдумывая, что можно сделать.

Ведь он все перепробовал. Все! Комплименты, развлечения, подарки, подкуп, шантаж, угрозы, ревность, сочувствие. И везде глухой отклик. Была одна просьба, которую он исполнил позже, правда больше для себя. Была…

Что если Злату порадует человек, который всю жизнь горячо поддерживал ее, любил, как никто. Да что там говорить, готов был жизнь за нее отдать. В некотором смысле, для Велигора такие избыточные чувства матери к дочери казались перебором. Она же не для себя рожала, а для него.

– А знаешь, есть одна мысль, – произнес он, включая компьютер и открывая досье на Злату. – Я отправил тебе адрес ее матери. Привези ее сюда. Думаю, это порадует Злату.

Она

Холодный секс в первый же возможный вечер расставил все по местам в моей голове. Оказалось так просто и так сложно. Если бы он в спальне сказал «Иди. Я тебя отпускаю», я бы бросилась ему на шею. Поверила, что я для него не таухуа. Поверила, что есть что-то еще. Еще…

А так, «еще» не было. Да, Велигор покрыл меня не традиционно. Взял физически, но этот наш раз был ужасен. Для меня ужасен. Без обмена Ци, без ежевичных цветов, без прочтения эмоций. Все движения были словно картонными, пустыми, холстами, на которые никто не нанес цвета, не придал форму. Именно на нем, на этом холсте, стало ясно, что я хотела бы нарисовать с ним. Что утеряно. Я потеряла нас. Кем мы были в течение двух месяцев горячей страсти и четырех месяцев его воспоминаний, если бы не цветок и безумие.

Я привыкла жить с его именем в голове. Давно перестала исключать возможность жить без него. Так странно. Неестественно чувствовать его своим. Мой чужой. Я злилась, ругалась, но признавала факт того, что не то чувствую, не к тому стремлюсь.

Сначала я не собиралась брать цветок силы. Нет. Я собиралась ждать, ждать и смотреть, как он будет жрать его изнутри, как цветок будет разрастаться и убивать его, как меня. Либо Велигор сорвется и покроет меня силой, и тогда наступит конец мне. Но пока он не делал этого. Не покрывал. Но и не отпускал. Мне это напоминало ситуацию с котом Шредингера. Я словно кот в деревянном глухом ящике, запертый от посторонних глаз. Внутри ящика банка с ядом. Для стороннего обывателя кот одновременно жив и мертв. Пока наблюдатель не заглянет в ящик и не узнает, отравился кот или не трогал банку, существуют оба варианта развития событий.

В то же время без обмена Ци вариант контакта оказался мягким для психики. Тоска накрывала с головой, но не всеобъемлющая. Я мечтала о свободе. Очень много думала о нас и о нем, ощущая привязанность, но деревянной не становилась. И пассивной тоже.

От этого сочетания привязанности, симпатий, желания свободы и возмездия меня придавливало депрессией. Разрывало от желания жить и не жить одновременно. И все-таки жить хотелось больше.

Жизнь научила меня, что у любви есть много конкурентов. Сила и контроль, месть, жажда справедливости, злость и обида, гордость и стыд. Люди чаще, чем кажется, выбирают в жизни не любовь. Есть чувства и их гораздо больше, которые вполне затмевают это пристрастие. Иначе бы в мире не было столько несчастных людей. Мое чувство собственной ценности давало силы бороться с любовью. С тем, что я возвела в отношении Велигора в запрет, в страшное табу, задвинув на дальние задворки души.