Буйнов тяжело уселся рядом и закурил, прикрыв глаза. Жду, не торопя и не торопясь.

— Зарегистрировали песни в ВУОАП[i], — сказал наконец он, — ты в качестве соавтора, сам понимаешь.

Я и правда — понимаю. Сколько там действительных сложностей, а сколько желания хапнуть побольше в свою пользу, не знаю, да и наверное, знать не хочу. Нет, так-то Сашка не жлоб, но…

… а вот всяких «Но» достаточно много. Начиная от объёма денежной массы, помноженное на количество песен, заканчивая желанием видеть своё имя как можно чаще.

Но… вообще-то ВУОАП не самая простая организация, стоящая, как и почти всё в СССР, к гражданам отнюдь не лицом! Проблем с регистрацией великое множество, одна из которых — необходимость публикации стихов в печати, что в нашем «роковом» случае исключается почти на сто процентов.

Есть ещё и проблема возраста, и… короче, всё очень непросто, и отказать в регистрации, притом совершенно по законным причинам, бюрократам из ВУОАП проще, чем зарегистрировать нового автора. А если включить сюда ещё и политические мотивы, то бишь нелюбимый властями жанр и мою национальность, то сложность задачи можно возвести в куб.

— Спасибо, Саш! — благодарю его.

— Да не за что… — не совсем понятно усмехается он, — Ладно, бывай! До завтра!

— До завтра.

По дороге домой полезло в голову всякое… о песнях, авторском праве и толике конформизма. Сейчас в ВУОАП зарегистрировано шесть моих песен в соавторстве, и на очереди ещё десятка полтора. Как обычно, сложности с идеологической составляющей и прочим… и не знаю, какие там есть ещё причины тянуть резину.

' — Если не выгорит, — сумрачно думал я, идя по слежавшемуся, грязному январскому снегу, — и придётся остаться в Союзе, то оно и ничего так, на одних авторских можно будет неплохо жить! Если совсем уж кислород не перекроют…'

С одной стороны, имея в загашнике два-три десятка песен, исполняемых пусть даже не на радио и зарождающемся ТВ, а на полуподпольных концертах и в ресторанах, о деньгах можно не думать. Это не десятки тысяч в месяц, как у Пахмутовой, и даже не тысячи, как у других «одобренных» авторов, композиции которых заявлены во всех концертах… даже если исполняется, на самом деле, совершенно другое… но деньги, в перспективе, вполне ощутимые.

С другой… а не особенно оно и хочется! Кооперативная квартира, автомобиль, дача и гараж, дефицит с Запада, позволяющийся выделяться среди серой массы, поездки в Пицунду и Сочи в бархатный сезон, Домбай, рестораны…

… ну и зачем?

Не то чтобы я бессребреник и мне всё это не надо, но… а надо ли мне жертвовать убеждениями, потихонечку спиваясь и тщетно пытаясь изменить советский строй в лучшую сторону изнутри, если всё это, и даже много больше, я смогу получить, уехав из СССР?

Не Сочи и Домбай, а, допустим, Ницца и итальянские Альпы… переживу. Буду, конечно, мучиться без советского общепита, социалистического обслуживания в магазинах и дефицита, но ничего, справлюсь.

На случай острого приступа ностальгии — русские рестораны разного толка, и русские же диаспоры, притом на выбор — русско-еврейские, староверческие или из «бывших», белогвардейские. Ну и берёзку в кадке можно будет поставить в холле… рядом с чучелом медведя с балалайкой.

Фантазия у меня разыгралась, подкидывая такие сюрреалистические и нелепые кадры, что я невольно засмеялся, вытирая глаза от выступивших слёз.

— А-а… чёрт! — кусок грязного не то льда, не то слежавшегося снега, поехал под ногами, и я замахал руками, балансируя и пытаясь удержаться…

— Рекс! Фу! — услышал детский голос, — Он не кусается, он…

… и овчарка, а вернее, щенок, почти доросший до габаритов взрослого пёселя, прыгнул мне на грудь, лая так звонко, весело и заливисто, как только могут лаять щенки, нашедшие товарища для игры и радующиеся этому от всей щенячьей души!

— … играть хотел,- объясняет мне девчонка лет двенадцати, — он не кусается! Рекс! Фу! К ноге!

— Ах ты ж чёрт… — я почти не слушаю её, сидя на бордюре и пытаясь понять, где у меня болит больше всего… но пока лидирует правое полужопие и рука…

— Ах ты ж чёрт, — повторяю тупо, глядя на крупную щепу, торчащую у меня из руки. Настроение сразу вниз… да и какое может быть настроение в таком случае⁈

— Ой, у вас в руке это… — потеряно сказала девочка, — Я… я сейчас! Рекс, фу! Фу!

Она с силой дёрнула пса за поводок и потащила его куда-то к домам. Пёс вырывался, оглядывался и ничего не понимал, ведь так весело играли! Гавкая и оборачиваясь, он отчаянно вилял хвостом, явно ожидая, что я сейчас встану, и мы весело побегаем и попрыгаем по грязным сугробам, играя в догонялки.

— Срезал, блять, дорогу… — цежу сквозь зубы, подтягивая к себе чехол с разлетевшейся вдрызг гитарой и пытаясь понять, как это вообще получилось? В тусклом свете уличных фонарей видно плохо, да и притом, ближайший ко мне разбит.

— Ага… о бордюр, и, похоже, об самый угол! Я, да эта чёртова псина сверху… Удачно, ничего не скажешь!

Подняться мне удалось не с первой попытки, и даже не со второй, потому как если гитара влетела в бордюр, то вот мой зад влетел в гитару! Как именно я падал и как извернулся так, что щепа вошла не в задницу, а в левую руку… а чёрт его знает!

Ругая себя, эту девчонку, Рекса и всю ситуацию в целом, взгромоздился наконец на ноги, кряхтя, как старый дед. Почти тут же заболела рука, и я сдавленно зашипел, пытаясь найти положение, в котором она болит меньше. Получается плохо, потому что при каждом шевелении дубоватое советское пальто ёрзает, давя на торчащую из руки чёртову деревяшку.

— Ещё и кровь… — упаднически констатировал я, видя первые капли алой жидкости, окрасившей мои пальцы.

— Деньги… — как назло, они в кармане справа, и достать их пострадавшей левой — ну никак!