Впрочем, в ноябре Ленин, по крайней мере теоретически, и сам не исключал возможности поделиться властью с меньшевиками и эсерами (или даже прихода их власти) в результате ротации депутатов различных уровней. Более того, он продолжил линию на включение в состав правительства левых эсеров и ради этого явился 14 ноября на заседание Чрезвычайного съезда Советов крестьянских депутатов, где сторонники Спиридоновой имели абсолютное большинство. В тот же день съезд согласился объединить исполком Совета крестьянских депутатов со ВЦИК и высказался за соглашение левых эсеров с большевиками по вопросу об организации власти. Переговоры о двухпартийном составе правительства велись почти месяц, и к концу года представители левых эсеров (которые в конце ноября оформились в отдельную партию) возглавили 6 центральных наркоматов из 16 и почти во всех из них имели портфели заместителей.

После прихода большевиков к власти какое-то время продолжали существовать специфические органы, созданные для целей переворота, как Военно-революционный комитет, задачами которого были определены борьба с контрреволюцией, охрана революционного порядка, что было связано и с обеспечением жизнедеятельности столицы. ВРК прекратил свое существование 5 декабря, а его функции перешли к ряду уже существовавших или вновь создававшихся органов. Репрессивную функцию стала выполнять система правоохранительных и судебных органов, заменивших собой всю систему российского права, сложившуюся после реформ Александра II. Старые суды, кроме местных, сенат, институт судебных следователей, прокуратура и адвокатура прекратили свое существование. Но при этом в полном соответствии с российской традицией, по которой преступления против государства рассматривались иначе, чем преступления против частных лиц, большевики учредили две параллельные системы правосудия. Суды могли принимать решения по гражданским и незначительным уголовным делам на основе прежних законов в части, не противоречившей декретам Совнаркома, ВЦИК и революционной совести. Преступлениями же против государства занялись революционные трибуналы, руководствовавшиеся нормами как раз революционной совести; а также ВЧК во главе с Феликсом Дзержинским, которая имела весьма обширные полномочия в деле противодействия контрреволюции и саботажу. Что же касается осуществлявшихся Военно-революционным комитетом экономических функций, то они перекочевали к Высшему совету народного хозяйства (ВСНХ).

В хозяйственной политике большевиков в первые недели их пребывания у власти еще не было ничего сверхрадикального. Ленин пока не собирался экспроприировать промышленность, сознавая, что партия профессиональных революционеров не справится с ее управлением. В то время Ленин еще был убежден, что национализация финансовых учреждений и объединение в синдикаты промышленных предприятий окажутся достаточным и для построения социализма. Управление промышленными предприятиями было передано под рабочий контроль. Это означало, что завкомы — рабочие вместе с конторскими служащими — приступили к дележу доходов и оборудования.

Новая власть унаследовала все экономические проблемы власти старой, которые стали только ухудшаться. Продовольственный вопрос начали решать уже 27 октября: пятьсот кронштадтских матросов ВРК разбил на 10 отрядов и послал в благополучные хлебные районы. «Матросам выдали реквизиционные книжки за подписью Ленина, и отряды отправились за продовольствием»[3214], — вспоминал Подвойский. Другим способом преодоления товарного голода стала выдача ВРК разрешений представителям армейских частей и мелких трудовых коллективов на «осмотр» складов и холодильников. Правда, вскоре обнаружилось, что грабители награбленного пускали результаты своих поисков на черный рынок. Это привело к огромному всплеску спекуляции.

Одной из самых больших проблем для пришедших к власти большевиков стала всеобщая забастовка госслужащих, которая была хорошо организована под эгидой Комитета спасения. В министерствах за исключением швейцаров, уборщиц и письмоводителей служащих либо не было вообще, либо они ничего не делали. На наркомов и их приказы никто внимания не обращал, и те предпочитали сидеть в Смольном. Наиболее неприятным был саботаж в Госбанке и казначействе, которые удовлетворяли финансовые требования чиновников Временного правительства, городской управы или Ставки, но не Совнаркома.

Уже 9 ноября по докладу Подвойского ВРК постановил арестовать членов Комитета спасения. Саботаж продолжался. Затем последовали предупреждения: «Богатые классы и их прислужники будут лишены права получать продукты. Все запасы, имеющиеся у них, были реквизированы. Имущество главных виновников будет конфисковано». За этим — прямые угрозы: «Чиновники государственных и общественных учреждений, саботирующие работу в важнейших отраслях народной жизни, объявляются врагами народа»[3215]. ВРК начал выписывать ордера на аресты чиновников. Власти начали физически захватывать государственные здания и под угрозой арестов предлагали выходить на работу. Мелкие чиновники, у которых первыми кончились средства, этим аргументам вняли и, появляясь на работе, получали моментальное повышение. Забастовка чиновников сошла на нет только в начале 1918 года. Весомым аргументом стали также карточки на продукты питания, которые выдавались только работавшим.

Бельмом на глазу долгое время оставалась Городская дума: «все антибольшевистские силы, как гражданские, так и военные, стали группироваться вокруг Думы, которая в качестве демократического представительного органа в столице сыграла роль политического центра»[3216]. Для разгона не было формальных оснований, да и левые эсеры во ВЦИКе вместе с Викжелем были против. Но большевики решились на конфликт. 19 ноября ВРК постановил: «Послать достаточный наряд матросов с комендантом во главе, чтобы 1) занять все входы, не допуская заседаний; 2) арестовать в случае сопротивлений; 3) в случае объявления забастовки — зачинщиков арестовать»[3217]. На следующий день отряд матросов выгнал депутатов из Думы. Выборы в новую Думу, которые бойкотировали кадеты, меньшевики и левые эсеры, большевики не могли не выиграть, что позволило Калинину стать городским головой. Впрочем, думы и формируемые ими городские и районные управы были уже умирающими органами, их функции все больше перехватывали наркоматы и Советы. Районные Думы в Петрограде дожили до января 1918 года, городская — до сентября.

Представители социалистических партий, если они соглашались с решениями II съезда, на первых порах допускались в Советы, которые большевики превращали в нечто новое — государственную форму диктатуры пролетариата. Осуществлялось это насаждением единой иерархически организованной системы власти и управления сверху донизу, подчинением и слиянием с Советами всех других органов центрального и местного управления, а также обеспечением большинства в Советах за РСДРП(б). С формальной точки зрения Советы были органами скорей прямой демократии, чем представительной власти, но в жизни эти нюансы скоро не будут иметь большого значения, поскольку доминирующими оказывались большевистские фракции, действовавшие в рамках партийной дисциплины.