передать через надзирателей, что «готов дать показания».

В кабинете следователя, кроме небритого, как всегда, хозяина, находился еще один человек, в котором Василий с недоверием узнал генерала ФСБ Первухина. Судьба свела их еще полтора года назад, но с тех пор они не встречались.

— Что же это вы, майор, молчите, как рыба? — с иронией сказал Первухин, оглядывая онемевшего заключенного. — Хорошо, что нам сообщили о вас работники СИЗО, не то пришлось бы сидеть вам еще долго. Сказали бы следователю, что вы майор безопасности, выполняете специальное задание, не пришлось бы отдыхать в этих тоскливых стенах.

В голосе Первухина звучали отеческие нотки, не свойственные этому человеку, и Василий присмотрелся к нему, отмечая кое-какие другие интересные детали. К тому же ему показалось, что силуэт генерала двоится, однако свет в кабинете был скуден и не позволял рассмотреть Первухина получше.

— Вот документ на освобождение, — повернулся начальник Управления спецопераций к бледному то ли от недосыпания, то ли от утренней опохмелки следователю. — Из всех списков его фамилию убрать, дело закрыть и уничтожить, «вещдоки» вернуть.

— Я понял.

— Его здесь никогда не было.

— Я понял.

— Капитану ОМОНа, которому подкинули дезу, скажете, что было проведено учение.

— Я понял.

Первухин пригляделся к измученному лицу следователя, сказал негромко:

— А пить вам противопоказано, Юрий Филиппович, почки долго не выдержат.

— Я понял, — машинально ответил следователь, потом вскинул удивленные глаза на генерала, но тот уже шел к двери, жестом приказывая Василию следовать за ним.

Они прошли на склад, где Котову выдали его вещи, преодолели три контрольно-пропускных пункта, вышли за ворота и сели в поджидавший их мини-автобус «форд-транзит» с затененными стеклами. Первухин бросил в салон мешок с Васиными вещами, сел за руль, повернул к освобожденному голову, и сквозь черты генерала на его лице вдруг проступили черты исключительно спокойного, волевого лица Матвея Соболева. Несколько долгих мгновений они всматривались друг в друга, потом Матвей улыбнулся и тронул машину с места.

— Здорово, генерал! — обрел голос Вася. — То-то я сразу почувствовал какое-то несоответствие, неловкость… не в тебе — в себе. Первухин не должен был знать, где я нахожусь, а тем более приезжать лично. Ты их всех загипнотизировал, что ли?

— Документы были настоящими. Я сначала навестил генерала.

Машина выехала на шоссе Энтузиастов, остановилась возле вывода метро «Авиамоторная».

— Как тебе удалось выяснить, что меня взяли?

— Ульяна сообщила.

— Что?! Уля Митина? А она как?.. — Вася замолчал, внезапно догадавшись, что его мысленный зов все-таки достиг пси-сферы девушки. — Она сказала, что я в тюрьме?

— Она попросила помочь. — Матвей изучающе поглядел на отвердевшее лицо друга. — Я выполнил просьбу. Теперь наши дороги снова расходятся. На ту квартиру лучше не ходи, она засвечена. Могу дать адрес приятельницы.

— Марии? Не надо. — Василий закрыл глаза, успокаивая сердце, загоняя безумную надежду — что Уля спасла его не только из-за дружеского расположения — в глубины души. — У меня есть где остановиться. У тебя-то самого как дела?

— Нормально.

— Как там твоя сестра, Лида?

— Работает. Написала недавно. Разошлась с мужем, встретила хорошего человека, он заботится о ней и о детях. Дети учатся. Нормально, в общем.

— Ты знаешь, что произошло на Мещере?

— В курсе.

— Ну и?..

— Что «ну и…»?

— Что собираешься в связи с этим делать?

— Жить, — коротко ответил Матвей, и Вася вздрогнул, таким необычным показался ему тон друга.

— Несколько дней я побуду в Москве, — мягче добавил Соболев. — Потом слетаю за границу и вернусь в Питер.

— Что-нибудь ищешь?

Матвей задумчиво стер пыль с панели машины, улыбнулся своей своеобразной, приветливо-безмятежной, сдержанной, всепонимающей улыбкой:

— Пожалуй, ищу… место, где возможно воплощение идеала хотя бы в какой-нибудь форме.

— А-а… мм… э-э, понятно, — сказал обескураженный Вася. — Ну, тогда пока?

— До встречи. От Коржакова уходи немедленно, он зомбирован и ни за что не отвечает. К тому же его скоро ликвидируют.

— Откуда знаешь? Ладно, молчу, молчу. — Вася распахнул дверцу, но тут же закрыл. — Слушай, есть одна идея… ты знаешь, что Юрьев выкрал у федералов чемодан с «глушаками»? А мы их отбили и передали Рыкову.

— Слышал.

— Это было ошибкой, я понял. Рыкову наверняка «глушаки» нужны не для добрых дел.

— Это уж точно.

— Так давай их у него умыкнем, а? Вдвоем мы справимся.

Матвей отрицательно качнул головой, поглядел на сразу потерявшее живость лицо Василия.

— А потом?

— Ну, потом… пригодятся… — забормотал Вася. — В крайнем случае уничтожим. Надо же выяснить, зачем он устраивал за ними охоту.

Соболев снова покачал головой.

— Уволь, не хочу.

— Боишься рискнуть? Или так на тебя влияют Хранители? Раньше ты был более решительным. — Вася понимал, что несправедлив, но обида на друга была сильнее объективной оценки его поведения. — Уж не собираешься ли ты сам стать Хранителем?

— Кто знает, — улыбнулся Матвей. — Кроме Хранителей Знаний существует еще и каста Собирателей, мне она ближе по духу.

— Собиратели? Не слышал, — буркнул сбитый с толку Василий, посидел немного, положил руку на колено Соболева. — Извини, психанул я… Значит, похищать «глушаки» у Рыкова не советуешь?

— Знаешь, Баловень, — сказал Матвей, — иногда я жалею, что обучил тебя технике смертельного касания. Наделаешь ты дел, если не свернешь с Пути воина.

— Ну, знаешь… — не нашелся что ответить готовый вновь обидеться Василий.

Матвей накрыл его ладонь своей, стиснул, передавая импульс успокоения, дружелюбия и понимания, и они, объятые полем взаимного расположения, несколько секунд сидели молча, думая друг о друге. Потом Матвей сказал:

— У нас разные пути, воин. Иди своим до конца, пока не почувствуешь, что пора сворачивать. До связи.