Ответ на этот вопрос не очевиден, но он лежит на поверхности.

Цель Горбачева первых месяцев его пребывания на посту генсека полностью понятна и достаточно ограниченна. Он, правда, иногда высказывался зайти очень далеко («Я пойду далеко», – задумчиво сказал он как-то своему помощнику Черняеву). Но реально это «далеко» на первых порах было очень недалеким.

Время, в которое Горбачев пришел к власти, требовало от него определения в общеполитических вопросах, поскольку еще при Черненко, с осени 1984 г., аппарат сидел над подготовкой Программы к ожидаемому XXVII съезду КПСС. Горбачев мог подключиться к поискам программных формулировок. Так, он дважды возвращал заведующему Международным отделом ЦК секретарю ЦК Пономареву проект раздела о мировом коммунистическом движении, но ясности все же не было ни у него, ни у аппарата.

Единственной коммунистической партией Европы, которая оставалась первостепенной по влиянию политической силой, была Компартия Италии, но именно с ней у КПСС сложились тяжелые отношения. КП Италии фактически заняла социал-демократические позиции и резко критиковала антидемократическую политику КПСС. В то время, когда программные комиссии вымучивали на госдачах какие-то формулировки, лидер КП Италии Натта прямо спрашивал КПСС: к кому она направляется – к Ленину или к Каутскому? КПСС могла ответить только чисто декларативным способом – конечно, к Ленину. И ничто не говорит о том, что Горбачев имел другой ответ.

Сам Горбачев принял участие в партийной дипломатии с компартией Италии еще при Черненко: 12 июня 1983 г. умер лидер КП Италии Энрике Берлингуэр. Пономарев провел через политбюро очень сухое официальное сочувствие итальянской компартии, но помощник Черненко Александров-Агентов и зав. отделом информации ЦК Загладин за спиной Пономарева приняли решение послать на похороны вождя итальянских коммунистов-ревизионистов делегацию во главе с Горбачевым. Горбачев, по крайней мере, лучше познакомился с «еврокоммунизмом».

В 1985 г. отмечалось сорокалетие со Дня Победы. Это нарушало сакраментальную для КПСС проблему Сталина. В статье маршала Ахромеева по поводу Дня Советской армии, опубликованной в журнале «Коммунист», Сталину была дана очень высокая оценка. В комиссии, созданной для подготовки празднования 50-летия Победы, сцепились догматик-коминтерновец Пономарев, который Сталина тем не менее ненавидел, и сталинист Загладин. Но Горбачева все это будто не смущало. Он публично бросал реплики, полные уважения к Сталину, и это не было неискренним.

Горбачев привычно прятался за абстракцию Народа, как все высшие руководители коммунистов, наделяя его теми чертами, которыми наделено было их собственное мировоззрение. Но была здесь и личная мотивация: уважаемый в селе дед Горбачева был старым кадровым председателем колхоза, отец вернулся с фронта, семья была коммунистической и советско-патриотичной. Ничто, казалось, не предвещало повторения хрущевских разоблачений Сталина.

Трудно описать все неясности, которые должны были быть как-то обойдены в решениях очередного XXVII партийного съезда. Эти белые пятна были очевидны всему аппарату. Но в первый период Горбачев фундаментальными проблемами не слишком проникался.

Как и каждый руководитель, Горбачев начал с кадрового укрепления тылов. В Политбюро у него были «чужаки», старики брежневской формации – Тихонов, Соломенцев, Воротников, Кунаев, Щербицкий, Романов, Гришин – и «свои», к ним относились, в частности, Лигачев, Рыжков, Чебриков, которые стали членами политбюро с апрельского пленума ЦК, Никонов, новый секретарь ЦК по сельскому хозяйству. В июне на очередном пленуме ЦК Громыко был переведен на должность главы Президиума Верховного Совета, то есть был отстранен Горбачевым от реального руководства большой политикой, а в министерстве его неожиданно для всех заменил Шеварднадзе, переведенный из Тбилиси в Москву и из кандидатов – в члены политбюро. На исходе года в круг «своих» входили Лигачев, Рыжков, Яковлев, Шеварднадзе, Медведев, Разумовский (Орготдел) и Лукьянов (Общий отдел ЦК). В начале следующего 1986 г. Горбачев заменил Александрова-Агентова новым первым помощником – Анатолием Черняевым, бывшим работником Международного отдела, верным и решительным сторонником Перестройки.

Наиболее политически активные люди страны постепенно начинали верить в серьезность далеко идущих намерений Горбачева и сочувствовать его борьбе с «правыми», как тогда называли партийных консерваторов.

В 1985 г. уже началось оживление политической жизни, либерально-демократическая интеллигенция – пока еще в первую очередь московская – начала давление в том же направлении, на котором ее остановили после «оттепели»: пересмотр истории, критика Сталина и сталинизма. Пошли одна за другой публикации экономистов и журналистов в защиту рыночных принципов в социализме. Начали задавать критический тон на страницах журналов и некоторых газет «прорабы Перестройки» – авторы острых полемичных статей на темы недавней истории, современной политики и экономики, в которых переосмысливалась вся наша действительность. Интеллигенты разных, преимущественно либерально-демократических ориентаций сопровождали Горбачева в его зарубежных поездках и вели с ним и Раисой Максимовной откровенные разговоры за чашкой чая; здесь за 1985–1991 годы находились очень разные лица: Г. Бакланов, Ю. Белов, Д. Гранин, И. Друце, М. Захаров, М. Шатров, В. Быков, Б. Можаев, Е. Яковлев, В. Коротич, В. Чикин, И. Лаптев.[827]

Через неделю после назначения А. Н. Яковлева в отдел пропаганды Черняев, его давний приятель, передал ему машинопись повести Рыбакова «Дети Арбата» – самого полного и самого яркого произведения о безумном деспотизме Сталина в 1930-е годы. Однако даже у радикального «перестройщика» Яковлева не было выразительной реакции. Перед съездом писателей в декабре 1985 г. председатель КГБ Чебриков разослал членам политбюро информацию, в которой Рыбаков, Приставкин, Рощин, Можаев, Зубов, Окуджава были охарактеризованы как антисоветские элементы, завербованные ЦРУ. Яковлев в гневе обратился к Горбачеву; тот отправил его к Лигачеву; Лигачев тоже разгневался, но не потому, что Чебриков писал со сталинистских позиций, а потому, что это дело не КГБ, а ЦК. На съезде писателей в комнате президиума секретарь ЦК по идеологии Зимянин с едва сдерживаемой яростью запретил Евтушенко вспоминать в своем выступлении Рыбакова с его повестью.

Для Горбачева тогда не существовало всех этих проблем переосмысления истории с позиций демократии. Он исходил из другой парадигмы. Его главная цель – очищение социализма, порядок и относительная автономность кадров, способных на самостоятельную инициативу и ответственные решения.