Зинаида почтительно поклонилась Барону. Табор уселся кружком, Барон вышел в середину:

– Ты неслучайно позвала нас сюда, верно?

– Это верно.

– Несколько недель назад один из моих мальцов спел песню, которую никто из нас не понял. Это как-то связано?

– О чем была та песня, Барон?

– О звере, таящемся в чаще леса, и идущей по лугу девушке, которая спит. Зверь обходит девушку и тянется к ней зубами. Девушка спит, но протягивает руку в ответ.

– И чем же заканчивается эта песня?

– Она не заканчивается…

– Все песни заканчиваются.

– Только не эта. Малыш все пел и пел ее, пока глаза его из синих не стали карими. А потом он забыл конец.

– Да, мне кажется, эта песня – предсказание.

– Большие ли беды прочит нам мальчик?

– Возможно, смерть.

– И что же должен сделать гордый народ, раз он здесь?

– Поделиться с той самой девушкой вашей силой, вашими песнями, обвить ее вашими струнами и загнать для нее табун лошадей.

Барон расправил плечи, табор напряженно молчал, глядя на него с преклонением.

– Мы поможем девушке, верно, ромалы?!

– Поможем! Поможем!

– Тогда устраивайте лагерь. Скоро соберутся все, кто должен, и мы начнем.

Зинаида снова обменялась с Бароном поклонами. Маячник вышел встречать Ганса. Табор зашумел старой песней. Маричка спала.

Духи города никогда не спят, они замирают в невесомости своей силы и двигаются с места только в самый сложный момент. Они сцепляют руки, обвивают талии друг друга и пускаются в медленный пляс, полный бережного преклонения перед мощью мира. Их почти никто не видит, но они незримо присутствуют у самых высоких зданий, в самых красивых парках, у закованных в цивилизацию рек. Они чувствуют малейшие вибрации и мнут асфальт гигантскими шагами, чтобы оградить от магических вспышек самое дорогое, что у них есть, – город. Город не выдержит магии, он слишком гордится собственной силой.

Муська и Марк отдали лифт Гансу и Маячнику. Они спускались вниз пешком, подолгу останавливаясь на лестничных клетках и внимательно прислушиваясь к происходящему в доме. А с домом происходило много необычного. Стены меняли цвет: ярче, бледнее, кое-где сквозь зеленую краску пробивался искристый алый, за косяками дверей разливалась лазурь, серый некрашеный бетон ступенек становился местами желтым, местами багряным. Переливы цвета были спонтанными, то быстрыми, то медленными, то казалось, что вот эта-то ступень точно удержится в реальности, но и она постепенно заливалась красным, будто заражалась чумой или оспой. Двери хлопали, пасти мусоропровода лязгали металлом, трубы сжимались до тонких ниток, батареи звенели, бесновались застенные стрижи. Шум затихал и с новой силой разгорался.

По улице медленно, один за другим, брели духи города. Огромные, полупрозрачные, молчаливые, они чувствовали хворобу дома, внезапную агонию, причину которой не понимали. Они постепенно опоясывали дом и останавливались, глядя в небо, гигантскими руками поглаживая ветви деревьев. Они не имели лиц, но все они были зрением, слухом и нюхом. И сейчас они покинули пробки, мосты, высотки и зоопарки, чтобы километровыми шагами собираться у дома и выстроить вокруг него непробиваемую стену тишины.

Муська открыла рот. Ничего подобного она еще не видела. Духи тянулись к дому со всех сторон, почти за каждым соседним зданием высилась фигура атланта, медлительного, но устрашающего в своем молчании.

– Ну что, идем? – шепотом спросил Марк.

Он старался не подавать виду, но тоже робел: не каждый день можно увидеть столько хранителей города в одном месте. Иногда они встречаются на старых кладбищах, но это происходит так редко, что можно и за всю человеческую жизнь не застать, а тут один за другим они тянулись к дому и останавливались, такие чужие в своем молчании, такие понятные в своем желании уберечь город от происходящего в доме.

Марк знал, что скопление силы само по себе вряд ли вызвало бы такие последствия. Однажды он бывал в цирке, где каждый имел Зерно, но ничего дурного или странного там не случалось. Их дом, может быть, и похож на цирк (тут Марк усмехнулся), но точно не претендует на идиллические вечера в обществе акробаток и жонглеров. Нет, происходящее сейчас – от потревоженной силы. Вода в банке взболталась и вот-вот выплеснется через край. Как девочка, всего лишь несвоевременно пробужденная, смогла все довести до этого? Марк покачал головой и обернулся на дом. С виду ничего необычного, вот только балконные двери хаотично распахивались, форточки приветственно хлопали, обветренные стены как будто скрывали в себе рябь. И тишина вокруг стояла ужасающая. Да, баба Зина что-то учудила со временем: оно то замирает, то несется как сумасшедшее, кажется, вообще отказалось повиноваться и просто растекается, повинуясь малейшему притяжению…

Марк поежился. Все неправильно. Все должно быть не так. Те жители, которых ему уже удалось когда-либо коснуться, просто застыли за своими делами, как восковые фигуры. Остальные, Марионеточник был уверен, тоже повиновались железной воле Бабы-яги и замерли до поры. Долго ли они будут так послушны? Все несколько дней, что Маричка провела в подвале, они мирно пребывали в теле статуй, чтобы не мешались под ногами, но насколько хватит у старухи сил?.. Так, не дай бог услышит! Нужно как-то отвлечься.

– Слыхала, говорят, наш Маячник на самом деле никакой силы уже не имеет, только отделывается туманными фразами, а на деле и не знает ничего.

– С чего это твои «говорят» так решили? Потому что он не носится по берегу с фонарем и не орет: «Сюда! Сюда!»?

– Да нет, просто я тоже у него спрашивал, что там, в конце моего пути, а он отморозился: мол, нечего спрашивать, когда еще не пришло время.

– Ну так и нечего. Придумал тоже! Что ты с этим знанием делать будешь?

– Может, женюсь на тебе и уеду жить в Лондон!

Муська с удовольствием прокусила бы ему нос, но сдержалась:

– Слушай, ему тысяча лет уже, он перевидал тех концов и похорон столько, сколько нам и не снилось, думаешь, он делает какие-то различия в историях твоей, моей или Петровского? Мы для него все на одно лицо, смертные. Вот мои «говорят» говорят, что у него была большая любовь. Вот только он ее конец видел в самом начале. И после конца теперь не говорит почти ни с кем.

– Да-а-а… Мусь, а давай поженимся, что ли?

Муська зашипела, они медленно обходили дом. Она крохотными щепотками высыпала порошок, похожий на сухую горчицу. Духи медленно склонялись и касались порошка. Марк надеялся, что им это нравится. Каждый шаг под сенью гигантов давался с огромным трудом. Это как ходить под ногами у стада разъяренных слонов. Они огромны и непредсказуемы. О силе городских духов ходили легенды. Хотя Марк не мог припомнить, чтобы кто-то с ними пытался поговорить и выяснить, зачем они, собственно, нужны. И чем занимаются, когда рушатся мосты, воцаряется эпидемия или совершается революция. Возможно, они вот так же подходят, оставаясь незамеченными, потому что слишком уж велики для человеческого зрения, обнимают и молчат…