Затем началась служба, которую Рудаков не любил вспоминать. Лишь июнь сорок первого принес ему надежду на освобождение его Родины от большевистского режима. Надежда эта жила в нем, не взирая на многозначительный монолог фон Лампе во время их последней мимолетной встречи в июле 1941 года:

— Дорогой Сережа! Я очень рад и чертовски завидую вам, что для вас нашлось место в рядах отправляющейся на битву Европы с большевистским варварством германской армии. С прискорбием должен отметить, что не все, — да что греха таить! — далеко не все русские эмигранты готовы последовать вашему примеру. После того как Сталин в 1938 году поставил к стенке многих из тех, кого мы давно приговорили к смерти; после того, как Сталин предпринял усилия для восстановления атрибутов и границ Российской империи, — многие уверовали, что именно Сталину суждено вернуть Россию на круги своя; что именно он покончит с безумием большевизма. Многие восприняли казнь негодяя Троцкого как знак Судьбы, как поворотный момент… Я не склонен смотреть на вещи подобным образом, но хочу вас предупредить: наши эмигранты, — даже из числа тех, что отважно воевали с большевиками, — более не заслуживают безусловного доверия. Не хочу напоминать о генералах Скоблине и Слащеве, чьи заслуги в борьбе с большевизмом очевидны, но которые вдруг оказались на стороне Сталина, причем самым предательским образом. Тем не менее, друг мой, будьте осторожны, не доверяйте никому!

Однако Рудаков скептически отнесся к предостережениям фон Лампе: бойцы Красной армии сдавались в плен целыми дивизиями; на покинутых большевиками территориях мгновенно образовывались местными активистами группы самообороны, насчитывавшие зачастую тысячи добровольцев. Они охраняли свои районы в качестве вспомогательной полиции и боролись с большевистским подпольем и отрядами окруженцев.

После Демянска понесший чудовищные потери батальон отвели на переформирование. Рудаков стал командиром первой роты и до прибытия нового начальника штаба возглавил батальон. От прежнего состава осталось не более 20 %. Батальон пополнили призывниками и добровольцами из преимущественно польских фольксдойче и русских военнопленных.

И все же даже потрясшие Рудакова беспощадные и кровопролитные бои в железном кольце войск Красной армии под Демянском не поколебали его уверенности в близком разгроме большевизма.

Его уверенность поколебали события нескольких последних недель лета сорок второго года.

Генрих Герлиак

Вайсрутения

Я надеялся, что прямое подчинение полицайфюреру «Руссланд-Митте» и личное секретное задание рейхсфюрера избавят мой батальон от участия в зачистках. Но мои иллюзии грубо развеяла реальность в лице молодого и высокомерного СС-гауптштурмфюрера, заявившегося в расположение моего батальона утром следующего дня.

— Командир зондеркоманды СД «Минск» СС-гауптштурмфюрер Гилле, — представился он.

— Чем обязан столь раннему визиту, гауптштурмфюрер? — недовольно осведомился я.

— Я выполняю задание начальника СД и полиции безопасности генерального комиссариата «Вайсрутения» СС-оберштурмбаннфюрера Штрауха, — сообщил он. — Проводится операция по очистке гетто в Слониме. Она уже началась, слышите?

Я подошел к окну и распахнул створки. Над центром Слонима поднимались клубы дыма, слышались отдаленные выстрелы и пулеметные очереди.

— Да, разумеется, — отозвался я. — Но я подчиняюсь непосредственно полицайфюреру «Руссланд-Митте», а не командиру полиции безопасности и СД «Остланда». Так и доложите своему начальству.

Однако мой холодный ответ не возымел никакого действия на наглого гауптштурмфюрера: он не был пьян, но, судя по его неуемной энергии, находился в объятиях первитина или чего-нибудь еще в этом роде.

— Начальством для оберштурмбаннфюрера Штрауха пока является командир Айнзатцгруппы «А» доктор Пифрадер, — заявил гауптштурмфюрер. — Не далее как третьего дня доктор Пифрадер связался с вашим непосредственным начальником обергруппенфюрером фон дем Бахом и получил от него согласие на привлечение вашего батальона к операции. Вот телефонограмма из штаба фон дем Баха.

Я ознакомился с содержанием переданной мне гауптштурмфюрером телефонограммы. Из телефонограммы следовало, что полицайфюрер «Руссланд-Митте» приказывает командиру батальона СД специального назначения «Люблин 500» (то есть мне) передать в распоряжение СС-гауптштурмфюрера Гилле роту солдат для обеспечения операции, проводимой силами СД и полиции генерального комиссариата «Вайсрутения» в районе Слонима. Время окончании командировки определяется фактическим завершением операции.

— Хотите кофе, Гилле? — сухо осведомился я, прочитав телефонограмму. А что мне еще оставалось сказать?

* * *

Гилле от кофе отказался и отбыл, назначив место сбора моих людей возле Слонимского гетто. Перед отбытием я успел спросить его:

— Что будут делать мои люди, гауптштурмфюрер? Если не секрет, конечно?

— Какие там тайны могут быть от вас, — усмехнулся Гилле. — Вы ведь принимали участие в экзекуциях в составе Айнзатцгруппы «А», не так ли? Так вот… Поступила информация, что в лесу юго-западнее Слонима скрывается группа бежавших из гетто евреев… человек триста-четыреста. Гнать их в гетто не имеет смысла, тем более что там много детей и пожилых людей, ослабевших от голодной жизни в лесу. Поэтому я получил разрешение провести экзекуцию не в слонимском гетто, как это было определено по плану, а на окраине Слонима. Мне нужны ваши люди для организации оцепления. Да, и еще мне понадобится человек десять: хороших стрелков, с хорошими нервами, желательно имеющих опыт экзекуций. Среди них должен быть минимум один опытный и хладнокровный пулеметчик.

— Нет проблем, гауптштурмфюрер, — заверил его я. — Можете не сомневаться: мои люди безупречно справятся с заданием.

* * *

Вариантов не было: я вызвал Рудакова и сообщил ему о предстоящем деле. Он буквально окаменел, выслушав приказ.

— Отправка через час, — добавил я. — Захвати коньяк для себя лично и бимбер для своих людей. Они будут стоять в оцеплении, а Гилле выдаст спиртное только исполнителям. Да, построй личный состав, надо еще отобрать десяток добровольцев.

— Не сомневаюсь, что первым вызовется этот подонок Николас Крюгер, — проворчал Рудаков.

— Что? — нахмурился я. — Если все понятно, то свободны.

— Так точно, оберштурмбаннфюрер! Хайль Гитлер! — выкрикнул Рудаков и вышел.

Я надел мундир и вышел во двор. Весь личный состав уже был построен, и Рудаков отдал мне рапорт. Я скомандовал «вольно» и обратился к личному составу:

— Господа! Нам предстоит принять участие в поимке и экзекуции беглых евреев. Нужно десять добровольцев для непосредственного участия в экзекуции, остальных направят в оцепление. Предпочтение будет отдано тем, кто уже участвовал в подобных акциях. Вы поступите под командование СС-гауптштурмфюрера Гилле, который гарантировал добровольцам на время акции усиленное питание и коньяк. Итак, добровольцы, — выйти из строя!