— И зачем она понадобилась Аделаиде Верченых?

— Не она, а ее… друг, с которым она живет в Германии.Он торговец картинами, достаточно преуспевающий.

«Понятно, почему он отказался от сотрудничества», —подумала Громова.

Пятаков, как будто прочитав ее мысли, посмотрел на Громову сненавистью и отвернулся.

— Вы говорите, что давно уже не имели с женой никакихконтактов, — продолжала Громова помягче, — а зачем же тогда вызвонили ей недавно, Да еще несколько раз?

Поскольку Пятаков угрюмо молчал, она продолжала:

— А не могло быть так, что вы с Аделаидой Самсоновнойперебежали друг другу дорогу, она вам мешала, и вы решили ее устранить? Вот вами мотив!

— Ну, знаете! — Пятаков прямо задохнулся отнеожиданности. — Можете спросить Глеба, ее администратора, он был в курсевсех Аделаидиных дел, и он подтвердит, что с Аделаидой я ничем не был связан ипоругался только один раз, из-за жены… — Он замолчал, чувствуя неубедительностьсвоих доводов.

— Спрошу и Глеба, обязательно спрошу, — зловеще,как показалось Пятакову, пообещала Громова.

***

Нина Ивановна позвонила мне в субботу днем.

— Наташенька, у Володи неприятности, — зашепталаона в трубку. — Его в милицию вызывали.

— А вы откуда знаете? — удивилась я, неужелиВолодя проболтался.

Я от Веры знаю, от Веры, она там, в галерее, уборщицей, ееВолодя и устроил. Там все уже знают, и вообще полгорода знает, потому чтохудожники — это такой народ, они ведь на работу не ходят, целый день дома сидяти по телефону разговаривают, — в голосе Нины Ивановны послышалисьосуждающие нотки, как будто она сейчас занималась не тем же самым. — Таквот насчет Володи: вызывали его вчера и такого страха нагнали, вроде бы егоподозревают.

— Что? — закричала я. — Да они там что —совсем рехнулись?

— Ох, не знаю я, в чем там дело, а ты бы пришла,поговорила с ним, он сейчас у меня. Сидит, молчит, в одну точку смотрит. Авчера вообще выпивал…

— Час от часу не легче! Он что, вообще-то —употребляет?

— Что ты, что ты, — затараторила Нина Ивановна,сообразив, что ляпнула лишнее. — Боже сохрани, только по праздникам! Япотому и забеспокоилась, что Для него такое поведение нехарактерно! Такзайдешь?

— Зайду, — вздохнула я.

Мало мне троих детей, так вот еще теперь придется возитьсясо взрослым дядей.

Володя сидел на диване, рассеянно почесывая Ромку за ушами ибездумно уставившись в экран телевизора.

— А-а, — улыбнулся он, — пожарная тревога!Теща не дремлет… человека нужно спасать.

Я рассердилась и спросила достаточно холодно:

— Что у тебя стряслось? Зачем в милицию вызывали?

— Дело шьют, — опять улыбнулся он, но улыбка вышлабезрадостная.

— Слушай, не валяй дурака. Мне некогда, — я ужепожалела, что поддалась на тещины уговоры и пришла.

— Ты пойдешь со мной в кино? — неожиданно спросилон.

— Нет, — отрезала я, — у меня куча работы, ихозяйство запущено.

— Так я и думал, — удовлетворенно кивнулон, — все сходится.

— Что сходится?

— Сначала неприятности с милицией, потом про это узнаютвсе в городе, потом отворачиваются знакомые при встрече, потом уходят женщины,потом перестают пускать в приличные дома, потом отказывают в заказах на работу…

— И в результате у тебя остаются всего два друга —собака и бутылка, — подхватила я. — Ты тихо спиваешься и однаждызамерзаешь в собственной парадной, и на могиле твоей проливает горькую слезутолько верная теща… Что, очень себя жалко?

— Очень, — серьезно ответил он, — ведь я жени в чем не виноват.

— Ладно, — я уселась рядом с ним на диван, —рассказывай подробно.

— Володенька, я к соседке на минуточку! —донеслось из прихожей.

— Часа полтора у нас есть! — оживилась я. —Слушаю тебя внимательно.

Он пересказал мне весь разговор со следователем — ну изараза, доложу я вам! Потом я его утешала, но получалось у меня как-тонеубедительно, потому что меня терзал вопрос — зачем он звонил жене, а спроситья стеснялась. Потом пришла Нина Ивановна, мы попили чая и пошли гулять сРомуальдом. Потом Володя поехал домой, сказал, что завтра рано вставать, —надо идти на похороны Аделаиды.

***

Пятакову страшно не хотелось идти на похороны Аделаиды, ноон сделал над собой усилие: как бы он к ней ни относился, но надо отдатьпокойнице последний долг, и потом, если он не явится, в их замечательнойхудожественной среде поползут разные сплетни, все просто уверятся, что этоименно он убил Аделаиду.

В церкви было полно народа — тут были и сотрудники галереи,и многочисленные коллеги, и весь художественный Петербург, — словом, та жетусовка, что на всех Аделаидиных мероприятиях. Совершенно не стесняясь места,публика сплетничала напропалую.

Первым Владимиру Ивановичу встретился Бультерьерский. Указавна открытый гроб, стоящий посреди церкви, он прошептал Пятакову на ухо:

— Смотри-ка, сумели-таки придать Адочке выражениеумиротворенности и покоя. Неужели она после отпевания действительно упокоится смиром?

Вот уж трудно себе представить, чтобы Адочка успокоилась!

— О мертвых — или хорошо, или ничего, — оборвалего Пятаков. — А что не начинают отпевать? Кого ждут? Батюшка вроде здесь,покойница тоже на месте…

— Телевидение ждут, Володя. «Информ-ТВ» должноприехать, вот и не начинают. Аделаида и после смерти в своем репертуаре: всенапоказ, даже похороны должна на весь город транслировать!

Владимир Иванович вырвался из железной хваткиБультерьерского и двинулся дальше. Через несколько метров его поймал за локотьШанхайский. Шанхайский был очень импозантен: поверх черного пальто былживописно накинут красный клетчатый шарф, на шее красовался галстук-«бабочка»,седая грива была тщательно уложена. Немножко портил его только основательныйзапах перегара после вчерашнего.

— Володя, — негромко спросил он страдальческимголосом, — вы не видели, здесь шампанское дают?

— Бог с вами, Шанхайский! — возмутился ВладимирИванович. — Вы же в церкви, какое может быть шампанское!

— Это ужасно! — Лицо Шанхайского перекосилоглубокое душевное страдание. — Зачем я вообще сюда пришел?

Еще через несколько шагов Пятаков наткнулся на Марину, секретаршуАделаиды.

— Мариночка, — спросил он, — а вы протежемою, Веру Сергеевну, не видели?

Ему хотелось кое о чем расспросить старушку, может быть, онамогла видеть в галерее что-то необычное…