— Я помню, — вставила Громова.

— И мне, для того чтобы работать, не нужно большогокабинета, секретарши в приемной и постоянно действующего производственногосовещания. Мне нужны кисти, краски и холст, а еще — полный покой! Чтобы недергали, разговорами не отвлекали, по пустякам не теребили — сходи туда,принеси то, а у нас опять кран в ванне течет и полочка отвалилась!

«Понимаю, почему жена его бросила», — подумала Громова.

— Нам мастерскую дают не для того, чтобы мы там гостейпринимали, а для работы. И вот я, когда работаю, закрываюсь на все замки ителефон отключаю.

— Значит, алиби на вечер понедельника у вас нет? —деловито уточнила Громова.

— Знал бы — кучу народа в гости позвал, — вздохнулВладимир Иванович, — а только когда же работать?

— Хорошо, оставим пока это. Давно вы были знакомы спокойным Глебом Васильевичем Миногиным?

Давно ли? — Пятаков задумался. — Года два, два споловиной. С тех пор как Аделаида обзавелась салоном, у нее сменились триадминистратора, но только Глеб смог удержаться надолго.

— Каковы были его функции?

— Я в этом не очень хорошо разбираюсь, по-моему, онзанимался всей организационной, финансовой и хозяйственной деятельностью. Нанем была отчетность, бухгалтерия, разные вопросы, связанные с налогами, стаможней…

— А какое отношение имеет таможня к художественномусалону?

— Самое прямое. Сейчас, конечно, много картинпокупается нашими соотечественниками, так называемыми «новыми русскими», ноиностранных покупателей тоже достаточно, а несколько лет назад только они идавали прибыль. А ведь если иностранец купил картину, ему нужно вывезти ее народину, значит, встает вопрос таможенного оформления, и если салон не поможетпокупателю дешево оформить вывоз картины, то он больше никогда туда не обратится.Кроме того, иногда вывозятся большие партии картин для продажи на европейскихаукционах. Здесь задействуются очень большие суммы — ведь для организациисамостоятельного аукциона нужно вывезти двести-триста картин… Я так понимаю,что такими вопросами и занимался покойный Глеб.

— То есть его работа носила в какой-то степенинезаконный характер?

— Почему же незаконный? Я, конечно, не полностью вкурсе, но существуют способы законно снижать таможенные платежи. Допустим, еслисам автор вывозит свою картину, он платит весьма небольшую пошлину.

— Но ведь если вы говорите, что вывозят двести-тристакартин, не могут же их сопровождать двести — триста авторов?

— Вы, как всегда, в самую точку, — улыбнулсяПятаков. — Я вам скажу по секрету, не для протокола — как иногда делают:берут у авторов картины без подписи, перед вывозом их все подписывает одинчеловек, который и сопровождает всю партию, а уже на месте он смывает своюподпись…

Громова наконец сообразила, что Владимир Иванович нарочноуводит ее от проблемы, старается, чтобы она увязла в том, чего она не знает ине понимает. Она, разумеется, может разобраться во всех сложностях, но на этоуйдет время, она отвлечется и может забыть что-то важное. Громова рассердилась наПятакова, который беспардонно, что называется, пудрил ей мозги, и резко егоостановила:

— Перейдем к более важному вопросу, к смерти ГлебаМиногина, а процедуру вывоза произведений искусства оставим компетентныморганам! Я расследую убийство, это, так сказать, мой профиль…

Из ваших вопросов я сделал вывод, что вы пытаетесь выяснить,кому могла быть выгодна смерть Глеба. Но уж не мне. Почему же я вас интересую?

— Буду с вами откровенна. После убийства АделаидыВерченых вы попали в круг подозреваемых, хотя у вас и не было видимого мотива,но мотив этот мог просто быть неизвестным, а найденная ручка все же вызывалаопределенные подозрения. Однако, посудите сами, вы отрицаете любые связи сАделаидой Верченых, ссылаетесь на Глеба как свидетеля, и не прошло и недели,как Глеба убивают, причем тем же способом, как и Верченых, и тот же человек.Это доказано.

— Может, вы уже успели доказать, что это был я? —вскипел Пятаков. — Опять нашли в квартире Глеба мою визитную карточку?

— Успокойтесь, и поговорим серьезно. Вы не были вквартире Миногина в день убийства?

— Я вообще у него никогда не был, не такие были у насотношения.

— А между тем в ежедневнике у него на столе сделана вэтот день запись: «В. Пятаков».

Ну и что? Я позвонил ему по телефону, хотел забрать работы,думал, что со смертью Аделаиды выставочная деятельность прекращается. Пока тамбудут решать, что делать с галереей, картины в суматохе могут затеряться, уменя уже раз так было. Потом не с кого спросить. Кстати, боюсь, теперь так иполучится… И вот, когда я с ним разговаривал, — внезапно вспомнилПятаков, — как раз к нему в кабинет зашел человек, с которым ондоговорился о встрече на девять часов вечера у себя дома.

— Интересно! — Громова сквозь очки внимательнопосмотрела на собеседника. — И кто это был, вы случайно не догадались?

В ее голосе звучало недоверие. Пятаков обиделся, но ответилвежливо:

— Голос Глеба был мне хорошо слышен, поскольку он былрядом с телефонной трубкой, а его собеседника я слышал с трудом. Но я понял,что это был покупатель, которому он хотел всучить, простите, продать, раннююкартину художника Духовидова, в подлинности которой, насколько я знаю, он самсомневался.

— Откуда вы знаете о его сомнениях? Не мог же онговорить о них своему клиенту?

Пятаков почувствовал неловкость, не мог же он рассказатьГромовой, как прятался за шкафом на инсталляции и подслушивал разговор, как-тонесолидно получалось. Но и врать тоже нельзя, поэтому он замямлил неуверенно:

— Он что-то говорил про эту картину знакомым, слухи,знаете ли.

Его колебания не укрылись от Громовой, она почувствовала,что собеседник что-то недоговаривает. Достав из ящика стола фотографию, онаположила ее перед Пятаковым:

— Картина была эта?

Пятаков посмотрел на фотографию и сказал чистую правду:

— Понятия не имею. Я картины не видел и не знаю, о нейли шла речь.

— Но может ли такая картина быть выдана за раннююработу этого, как вы говорили… Духовидова?

— Боюсь вам сказать. Фотография мелкая, не оченьхорошая, мне бы нужно посмотреть мазок, поверхность красочного слоя, обработкухолста… потом, ведь это же заведомая подделка, я имею в виду ту картину,которую Глеб пытался продать, у нее может и не быть характерных особенностейживописи Духовидова.

— А если бы это был подлинник — он стоил бы дорого?

— Да нет, Духовидов никогда особенно не ценился. Естьнесколько его работ в частных коллекциях в США… но это ни о чем не говорит.