Вот так выглядит отчаяние, подумала Лео: круги под глазами у Эверетта, которые говорили о том, что он мало и плохо спит. Глубокая морщина, прорезавшая его лоб между бровей, свидетельствовала о том, что он хмурится чаще, чем улыбается. Полутень скорби окрасила его глаза в серо-голубые тона, и они больше не лучились той яркой синевой, которую она увидела во время их первой встречи в гостинице в Данбридже.

Но вскоре Эверетт должен был стать отцом. Ему нужно улыбаться, нужно продемонстрировать ребенку глаза, в которых не будет ничего, кроме радости. Она вновь ощутила абсолютную уверенность в том, что не должна рассказывать ему об их общем малыше, потому что тогда тени станут только глубже и темнее, глаза обретут серо-стальной отблеск, а морщины избороздят его лицо. Она никогда не сможет рассказать ему и о своем провале сегодня утром, потому что тогда он захочет помочь ей. Рассказать ему об этом – значило бы проявить эгоизм высшей пробы, а ведь у Эверетта были своя семья, которую он должен содержать, и дело, которым он должен руководить.

– И мне ни разу не хотелось, чтобы ничего этого не случилось. – С этими словами Лео улыбнулась и выскользнула из магазина.

Она пешком проделала долгий, очень долгий путь от универсального магазина «Форсайт» на Пятой авеню до пансионата на Хестер-стрит. И всю дорогу суровая реальность ее положения эхом отдавалась у нее в ушах, заглушая гудки и шум автомобилей, тележек, автобусов и поездов, с грохотом мчавшихся по Манхэттену.

Уже меньше чем через три месяца у нее родится ребенок. И скрывать свое положение она больше не в силах.

Пришло время отгородиться от мира. Забыть об изготовлении косметики. Одинокая женщина в китайской лавке не сможет производить косметику, которую захочет продавать такой универмаг, как «Форсайт». Краем глаза она приметила белый шар луны, висящий в дневном небе неподалеку от солнца, и ей показалось, что все ее надежды похожи вот на эту самую луну. Она всегда рядом, но практически не видна при ясном свете дня и становится заметной лишь ночью, когда наступает время мечтать. А затем исчезает с наступлением утра.

Она зашагала дальше, поддерживая рукой живот, чувствуя, как вера и силы покидают ее. Единственное, что у нее еще оставалось, – решимость пережить следующие три месяца ради ребенка. Вопреки всему, она еще сильнее мечтала о нем, последнем напоминании о своей ночи страсти – и любви – с Эвереттом. Ребенок заслуживал того, чтобы получить тот шанс, который упустила Лео.

Тем вечером Лео уже свернулась клубком в постели, когда домой вернулась Джоан.

– Я звонила в салон, – сообщила Лео подруге. – И Фортуне тоже. Я уволилась отовсюду. Больше я никуда ходить не буду. А еще мне нужна твоя помощь, если ты не передумала.

Джоан в мгновение ока оказалась рядом.

– Разумеется, я не передумала, гусыня ты этакая! Собственно говоря, миссис Паркер, которая управляет родильным домом, сегодня спрашивала меня о тебе. Она хотела знать, собираешься ли ты поступить так, как мы договорились. Что мне ей передать? Ты согласна?

Лео кивнула.

Джоан огляделась по сторонам, и взгляд ее остановился на сумке Лео, в которой до сих пор лежали образцы, которые должны были оторвать с руками в универмаге «Лорд и Тейлор».

– Хочешь поговорить о том, как прошла твоя встреча? – спросила она.

– Пока нет. – Лео перевернулась на спину, чтобы лучше видеть Джоан. – Я решила… – Она немного помолчала, собираясь с духом. – Я решила воспользоваться деньгами, которые достались мне от папы, чтобы заплатить за аренду квартиры за следующие месяцы, пока я буду сидеть без работы. И я очень рада тому, что не вижу сейчас его лицо, – прошептала она. – Не вижу разочарования, которое он испытал бы, если бы узнал, как я трачу его деньги.

Лео с трудом встала с кровати и подошла к единственному маленькому окошку, расположенному высоко над улицей. Отсюда ей были видны меховые магазины внизу, табачная лавка, уголок птичьего рынка на углу Хестер-стрит и шпиль церкви Святого Марка вдалеке. А ведь всего лишь в прошлом году она каждое воскресенье неизменно ходила в церковь со своим отцом. Теперь же Господь и близко не подпустит ее к порогу храма.

– Это совсем не та жизнь, о которой я мечтала, – сказала Лео.

– Ты сможешь начать все сначала. Через пару месяцев все это закончится.

– Разве? И смогу ли я когда-либо перестать думать об этом?

– Давай-ка я лучше спущусь к газетному киоску и куплю несколько журналов. И тогда мы хотя бы пару часов сможем не думать об этих чертовых неприятностях. – С этими словами Джоан подхватила со стола свою сумочку.

Лео кивнула, смахивая с глаз слезы.

– Спасибо тебе.

– Не за что. – И Джоан перед уходом крепко сжала руку Лео.

* * *

Неделей позже суровая реальность обрушилась на Лео, словно удар грома, когда она получила письмо от Бенджамина. Она обещала сходить с ним в ресторан. Но она никак не могла встретиться с ним сейчас, это было решительно исключено. Когда домой вернулась Джоан, Лео показала ей письмо.

– Я не знаю, что ему ответить. Я не могу встретиться с ним. Быть может, после… – После того, как родится ребенок. Она не нашла в себе сил произнести эти слова вслух. – Но как я объясню ему свое исчезновение, ведь меня не будет несколько недель?

– Свинка! – с торжеством воскликнула Джоан.

– Свинка?

– Свинка – заразная болезнь. Тебе придется избегать контактов с людьми на протяжении по меньшей мере двух или трех недель. Да и после этого ты долгое время будешь испытывать слабость. А такой мужчина, как Бенджамин, ни за что не захочет подхватить свинку.

– А что, если он уже переболел ею? В таком случае ему будет нечего опасаться.

Джоан нахмурилась.

– Но ведь ты все равно не сможешь выйти с ним в город. Да и наша хозяйка ни за что не допустит мужчину в свой пансионат, поэтому и он не сможет нанести тебе визит. У нас все получится.

– Почти три месяца свинки?

– До Рождества осталось совсем немного. Следовательно, до Нового года ты вряд ли поправишься, верно? А там и до начала февраля останется всего несколько недель.

– Но как быть со всем остальным, что он написал? – Лео кивнула на письмо.