Оливия уже об этом подумала.

— Я позабочусь, чтобы на эту ночь нам отвели большую гостевую спальню. Ты знаешь, там рядом с кроватью стенной шкаф. После того как гости уйдут, я отпрошусь в уборную, куда мне срочно потребуется после такого количества вина и жирной пищи, и скроюсь там. Я также разыграю из себя настоящую девственницу и потребую, чтобы он овладел мною в темноте. Я прослежу, чтобы все мои платья и накидки висели в этом шкафу, чтобы ты могла за ними спрятаться. Затем ты скользнешь в постель вместо меня и пробудешь там, пока он не заснет. Потом мы снова поменяемся местами. — Неожиданно ей пришла в голову странная мысль. — Ты ведь девственница, верно?

Элайза ответила ей холодной улыбкой.

— О, да, госпожа, у меня не было намерения что-то менять. А вдруг он потом не заснет?

— Мы должны дать ему что-нибудь, чтобы он заснул. Что можно положить в вино. Нужно найти врача подальше отсюда и сказать ему, что я плохо сплю и нуждаюсь в снотворном. Затем останется только подлить лекарство в вино и проследить, чтобы он выпил. Я знаю, я слишком многого у тебя прошу, — продолжила она в отчаянии, потому что Элайза молчала, — но я хорошо с тобой расплачусь. С хорошим приданым ты легко найдешь себе мужа. Если ты сделаешь это для меня, я дам тебе больше денег, чем ты когда-либо мечтала иметь. Скажи мне, какую сумму ты бы сочла справедливой?

Элайза спокойно посмотрела на нее.

— Сто гиней.

Сто гиней — большая сумма, но Оливия согласилась. Через три дня Элайза вернулась с маленькой склянкой макового сиропа, который она купила у врача в Бэнксайде. Оливия недоверчиво посмотрела на склянку и вслух усомнилась, что этого будет достаточно.

— Я просила еще, госпожа, но он сказал, что не может дать, что вы сами должны прийти к нему, ведь эта смесь очень сильная и пользоваться ею надо с осторожностью.

— Но ты не назвала ему моего имени? — испугалась Оливия.

Элайза успокоила ее.

— Разумеется, нет, более того, я сделала вид, что пришла вовсе не за маковым сиропом. Видите ли, этот врач еще составляет гороскопы, вот я и попросила его составить мой. Только потом я попросила у него снотворное.

— И он составил твой гороскоп? — спросила Оливия.

— Да, но велел мне прийти через несколько дней, потому что на это требуется время. Если вы считаете, что этого недостаточно, а он мне больше не даст, я придумаю, как достать еще.

Оливия заинтересовалась.

— И кто этот врач, который составляет гороскопы?

— Его зовут доктор Саймон Форман.

Имя ни о чем ей не говорило, и в предсвадебной суете Оливия забыла его. За несколько дней до свадьбы Элайза сказала ей, что она, кажется, придумала, как достать еще макового сиропа, но для этого ей понадобятся деньги. В тот же день попозже она вернулась с сиропом, но не сказала ни слова о том, как добыла его. Не рассказала она и о своем гороскопе.

Даже если бы отношения между церковью и особняком были иными, свадьба все равно состоялась бы в Сити. Сэр Уолфорд решил, что она должна запомниться своим великолепием, которое продемонстрировало бы его богатство и влияние на всю округу. В центре события, разумеется, его дочь. Ее платье, над которым трудились несколько мастериц, было из серебряной ткани, расшитой жемчугом (в знак чистоты) и отороченной великолепными кружевами, какие только можно купить за деньги. К алтарю она пойдет в сопровождении никак не менее восьми подружек невесты, одетых в белую парчу. Другие швеи занимались бельем невесты, шили нижние юбки и ночные одеяния. Что касается последних, то Оливия настояла, чтобы две рубашки были абсолютно одинаковыми.

Утром в день ее свадьбы отец с матерью пришли в ее покои, чтобы пожелать ей счастья, и отец подарил ей подвеску с гербом из мелких бриллиантов. Незадолго до полудня Оливию в карете, украшенной белыми лентами и цветами, доставили в церковь. Волосы ее были распущены в знак непорочности, в них тоже были вплетены белые цветы. Она мало что запомнила из церемонии, которая превратила ее в леди Такетт, голова ее была полностью занята тем, что ей предстояло.

Как обычно, торжество продолжалось несколько часов, обильное застолье перешло в танцы и игрища. Время, когда новобрачных укладывали в постель, зависело от их желания: если они сгорали от страсти в течение нескольких месяцев до свадьбы, то отправлялись в опочивальню, как только позволяли приличия, другие же, которые либо опасались предстоящего события, либо были холодны по возможности затягивали гулянку. Похоже, Оливия относилась к последней категории, поскольку не выказывала ни малейшего желания покинуть гостей, хотя молодой муж становился все более нетерпеливым. Сэр Маркус прилично выпил, но не вызывало сомнения, что он далеко не пьян и способен на подвиги.

Когда оттягивать было уже невозможно, Оливия подала знак, что время настало. В сопровождении подружек невесты и других приглашенных женщин она отправилась в опочивальню, где ее роскошное свадебное платье расшнуровали и сняли с нее вместе с кринолином и нижними юбками. Элайза положила на кровать одну из ночных рубашек, и Оливия надела ее под хихиканье и шуточки собравшихся. Одна из девушек спросила, будет ли Элайза спать с другими слугами под лестницей, ведь Оливии может что-то понадобиться среди ночи. Забравшись на огромную кровать, Оливия увидела, что Элайза предусмотрительно поставила рядом с кроватью кувшин с вином, бокал и свечи.

Шум за дверью возвестил о приближении молодого мужа, который был уже в халате. Его сопровождали несколько молодых людей, выстроившихся у кровати, наблюдающих, как он на нее залезает, и подающих ему скабрезные советы, как ему лучше поступить. Молодая бросила свои шелковые подвязки девушкам, которые боролись за обладание ими, чтобы выяснить, кто выйдет замуж следующей, и наконец Оливии показалось, что прошла целая вечность, пока они шумно не выкатились из спальни, оставив молодоженов наедине. Маркус не стал тянуть время. Как только дверь закрылась, он скинул свой халат и, склонившись над ней, сунул руку ей под рубашку. Было очевидно, что ни на какие ласки молодой жене рассчитывать не приходится. Но она вырвалась из его рук.

— Что еще? — раздраженно спросил он. — Я и так ждал несколько часов.

Она подарила ему, как она надеялась, обольстительную улыбку.

— Боюсь, я слишком много съела и выпила. Прежде чем… прежде чем мы продолжим, прости меня, но мне нужно сходить в отхожее место.

— Тогда поторопись, — проворчал он, когда она начала слезать с постели.

— Там стоит графин с вином для тебя, — заметила она, показывая рукой. — Это самое лучшее вино. — Он искоса взглянул на нее и заявил, что выпьет потом. Проходя мимо, она загасила свечи.

— Зачем ты это сделала? — возмутился он, устав от ее выкрутасов.

— Чтобы ты не видел, как я краснею, — ответила она и быстро вошла в стенной шкаф, который был слабо освещен одной свечой.

Элайза ждала там, одетая в точно такую же рубашку. Теперь, когда наступал самый опасный момент, она дрожала от холода и страха. Оливия молча дала ей понять, что все идет нормально, потом, вспомнив, что подарок отца все еще на ней, сняла подвеску и надела ее на шею горничной. Сердце ее колотилось, и когда Элайза выскользнула из шкафа, она плотнее прикрыла дверь, не желая слышать, что там происходит.