на схеме с лекарствами. Эмиль смотрит на нее.

— Там расписано, какие таблетки я должен давать Люсьену.

— Лекарства ему даешь ты?

— Да.

— Это большая ответственность.

— А вы в этом что-нибудь понимаете?

Эмиль берет папку в руки.

— Уф… — выдает он, внимательно изучая схему. — Вот это для желудка, кажется, — он тыкает пальцем в третью ячейку. — Это, помнится, Луиза принимала.

— А что у нее с желудком?

— Понятия не имею.

— То есть это давать не обязательно?

— Думаю, что все-таки нужно. Лекарства — это обычно вредно для желудка. Наверное, ему они нужны из-за побочных действий от одного из этих четырех.

— А эти? — я тыкаю в таблетки, которые сожрала Рита.

Эмиль качает головой.

— Эти не знаю. Но я не такой уж эксперт в этом.

Когда он отдает мне папку, наши руки соприкасаются.

— Но, э… Плохо будет, если разок с ними переборщить?

— А что, ты дал ему слишком много?

— Да нет.

Эмиль продолжает внимательно на меня смотреть, и я добавляю:

— Да нет, правда. Но что, если па ему с утра уже дал таблетки, тогда Люсьен получит двойную дозу.

— В таком случае я бы дождался твоего отца. А вопрос можешь задать персоналу того заведения, где лежал Люсьен.

Люсьен развернулся в нашу сторону:

— Нга-нга-нга.

— Он что-то хочет этим сказать?

— Что он пить хочет.

— Могу я его?..

Эмиль уже держит кружку у его рта. Но когда я его пою, мы с Люсьеном становимся ближе друг к другу.

— Нет. Ему сначала еще надо принять таблетки. А то он скоро пить не захочет.

— Извини.

Но Люсьен уже присосался к кружке.

— Теперь пусть пьет, а то разозлится. Лекарства тогда попозже ему дам.

— Извини, — еще раз произносит Эмиль, гладит Люсьена по предплечью и замечает синяки от стяжек у него на запястьях. Прежде чем он успевает спросить об этом, я подсовываю руку Люсьену под колени.

— Возьмете его там?

— Конечно.

Все получается легче, чем в прошлый раз. Я заранее убрал с дороги все, за что он мог бы ухватиться.

— Не в кровать, — говорю я, — сначала надо походить.

Люсьену надо немного привыкнуть к яркому солнцу.

Пока я надеваю ему ботинки на липучках, Эмиль вдруг спрашивает:

— Ты позавчера Люсьена надолго одного не оставлял?

— Вы о чем?

— Я слышал, как ты уехал на мопеде. А больше тут никого не было. Поэтому я заходил посмотреть.

Оттого что он смотрит на меня так дружелюбно, я не решаюсь ему соврать.

— Мне надо было уехать.

— А отец твой об этом знает?

— Нет! И не должен!

— Ты к девушке своей, что ли, ездил?

— В смысле?

Эмиль засмеялся.

— Тебя глаза выдают.

Я отвел взгляд, боясь, что по мне еще что-нибудь может быть заметно.

— У вас все серьезно?

Я пожал плечами и ответил:

— Мы целовались с языком.

— Ну, звучит серьезно.

Знает ли он, что нужно делать после того, как уже целовались с языком?

— А сколько ей лет?

— Девятнадцать.

— Ух ты, — говорит он, — девятнадцать. У вас… эм… большая разница в возрасте.

Он оглядывается вокруг, подыскивая другую тему для разговора.

— И когда вы снова увидитесь?

— Скоро, наверное.

— Когда поедешь, скажи мне, пожалуйста. Чтобы кто-то все-таки присмотрел за твоим братом. Это, конечно, останется между нами.

— А что, если вам вдруг надо будет уехать?

— Я тебе скажу.

— Вы по магазинам никогда не ходите?

— С тех пор как я сюда переехал, я ем консервы, которые привез с собой.

Он потер лоб и провел рукой по волосам.

— Знаю, звучит смешно… — Он бросает на меня косой взгляд. — Но мне страшно уходить с территории.

— Страшно?

— Ну да.

— Вам же всего-то и надо, что завести машину. Вот тут прямо, потом направо до заправки и потом по знакам до Синт-Арнака.

— Если бы все было так просто.

Рита лежит на своем месте в клетке и зевает. К траве она не прикоснулась, но я особо не переживаю.

30

Под сдутой шиной тачки шелестит гравий. Вокруг нас зигзагами летают осы. Я посадил Люсьена в тачку, потому что он останавливался через каждые пару шагов и начинал тянуть меня в другом направлении. Чем дальше я толкаю его вверх по дороге, усыпанной песчаной крошкой, тем он кажется мне тяжелее. К счастью, мы уже почти на месте, наверху нам надо будет перейти дорогу и потом пройти еще чуть-чуть, но уже вниз. Оттуда уже слышно журчание ручья. Вдруг Люсьен начинает нервничать.

— Феффе! — кричит он.

— Мы уже почти дошли до верха, — говорю я, — не вылезай.

Но он дергается, и мне едва удается удержать тачку.

— Тебя что, оса укусила?

Я ставлю тачку на подставку, но Люсьен раскачивается так сильно, что опрокидывает ее. Дребезжит металлический кузов, и мой брат уже лежит ничком, уперевшись лицом в землю, без движения. Будто пытается услышать, чем там под землей кроты занимаются.

— Эй, ты как?

Я опускаюсь на колени с ним рядом, пытаясь заглянуть ему в глаза. На мгновение я пугаюсь, что он мог себе что-нибудь сломать, а может, и умереть. Я смахиваю камушки у него со щеки. В ответ Люсьен воодушевленно кричит:

— Феффе!

Я поднимаю его под руки.

— Феффе!

— В тачке надо сидеть смирно. А иначе вот что случается.

— Феффе! Феффе! Феффе!

К счастью, он не поранился. Может, мне надо приделать к тачке что-то типа ремней безопасности или эластичной резинки.

Люсьен раскачивается вперед и назад, сидя на земле, подгузник под ним, как подушечка.

— Феффе! Феффе!

Он хочет, чтобы я прокатил его дальше, до бака со стеклом.

— Ну давай.

Я пытаюсь поднять его на ноги. Другой рукой я поднимаю тележку. Люсьен шаркает куда-то прочь от меня.

— Туда нельзя, — говорю я. — Садись сюда. Вот так…

Я пинаю ногой кузов тележки, чтобы он услышал, куда я его зову.

— Я покажу тебе ручей.

Люсьен продолжает шагать, и, чтобы он не упал, мне приходится пойти с ним по колючей траве.

— Нельзя, она грязная!

Люсьен наклоняется к пустой бутылке, но я отдергиваю его руку. В ответ он, в свою очередь, дергает меня так сильно, что я лечу вниз вперед носом.

— Мать твою.

Теперь мы лежим рядом друг с другом. Одной рукой Люсьен приминает вокруг себя траву, а другой крепко прижимает к себе бутылку.

— Пойдем, — зову я его. — Уложу тебя обратно в кровать.

Зубами он уже впился в голубую крышечку.

— Фу, ну не суй это в рот!

Я пытаюсь отнять у него бутылку. Он сопротивляется и строго смотрит на меня своими темными глазами.

— Ну ладно, ладно, — успокаиваю