я его, — можешь подержать.

Я подкатываю тележку. Тем временем Люсьен отполз уже шага на два и схватился за обляпанное отверстие мусорного бака для стекла. Изнутри вылетает встревоженная оса.

— Осторожнее!

Но Люсьен не желает отпускать край бака, пытаясь заглянуть через отверстие внутрь. Оттуда разит кислыми испарениями так, что они обжигают горло.

— Феффе! — кричит он внутрь мусорки. В ответ раздается легкий звон стеклянной тары. Он берет бутылку за горлышко и начинает колотить ею о край бака. Я стараюсь направить его руку:

— Вот так, молодец, засунь ее внутрь.

Он изо всех сил швыряет бутылку в отверстие. Сначала на его лице на несколько секунд отражается ужас, но затем он складывается пополам в приступе хохота, стуча себе по затылку ладошкой и топча траву.

Мне тоже становится смешно. Чуть поодаль в траве я вижу сумку с бутылками из-под вина и с баночками из-под каких-то соусов.

— Хочешь еще одну бросить?

Я беру одну из банок и поднимаю ее повыше.

— Феффе? — спрашиваю я на его языке.

Его рот тут же искривляется от чрезмерной концентрации: теперь он не видит ничего, кроме этой баночки. Там, на влажном донышке, уже пошла плесень. Я помогаю ему взять банку, его пальцы крепко сжимаются вокруг крышки. Я направляю его движение к резиновым шторкам, закрывающим отверстие. Дзынь! Опять испуг. А затем снова смех, пока он не заходится кашлем.

— Вот смотри-ка.

Я держу бутылку из-под кетчупа. Изнутри о стекло бьется оса, пытаясь высвободиться. Я хочу поменять бутылку, но Люсьен ее теперь уже не отпускает.

— Аккуратно.

Смотрит в сторону, часто моргая.

Бросок.

Тишина.

Заливается смехом, пока не начинает кашлять.

С нашей территории к нам приближается Эмиль. Я даю Люсьену новую бутылку и слышу, как за нашими спинами глохнет мотор и щелкает ручной тормоз.

— Спасибо! — кричит Эмиль с таким воодушевлением, которого я от него не ожидаю.

— За что?

— Поеду в тот супермаркет! Когда ты мне объяснил дорогу, я забыл, почему боялся ехать.

Мне вообще до сих пор непонятно, чего там было бояться. А может, он так пошутил, а я не понял?

— А вы чем тут занимаетесь?

— Бутылки бросаем.

— А…

— Смотрите!

Люсьен уже моргает и в следующую секунду разбивает бутылку вдребезги.

— У твоего брата отлично получается.

Эмиль высовывает в открытое окно машины локоть и пару раз хлопает по внешней стороне двери.

— А ты случайно не в курсе, там в магазине денег на телефон бросить можно? У меня просто минуты почти закончились.

— Это из-за меня?

— В смысле, когда ты звонил? Да нет, это же всего на пару минут было.

— Может, у кассы карточки продаются. А если нет, то на заправке посмотрите. Или в табачной лавке напротив церкви.

Мне приходит в голову мысль, что я мог бы купить два телефона и отдать один из них Селме. И тогда мы могли бы втихаря созваниваться.

— А сколько стоит такой телефон?

Поднимая невообразимый шум, по дорожке наверх начинает взбираться пикап.

— Уезжайте! — кричу я тогда.

— Что?

Эмиль собирается выйти из машины.

— Нет! Нет, уезжайте сейчас же!

Тогда Эмиль поворачивает ключ зажигания, машина чуть откатывается назад, когда он отпускает ручник. Мучительно медленно к нему подбирается па. Наконец машина заводится, Эмиль пару раз резко жмет на газ, чтобы преодолеть подъем, шины не сразу находят сцепление с дорогой.

Па, наверное, даже и не замечает нас с Люсьеном, стоящих у мусорного бака, потому что все его внимание направлено на взбирающуюся наверх машину Эмиля. Следя за ней взглядом, он сам съезжает с дорожки.

— Пошли, — говорю я Люсьену. — Надо возвращаться.

Я не застаю па у трейлера. Люсьен без проблем позволяет пересадить себя из тачки в инвалидное кресло. Я застегиваю защелку у него на груди. Он легко сгибает колени, и я мягко ставлю его ступни на подножки.

— Чего он от тебя хотел? — спрашивает па, выходя из-за трейлера.

— Кто?

— Съемщик тебя спрашивал о чем-то?

— Хотел знать, дома ли ты.

— И что?

— Я ничего не сказал.

Па выковыривает что-то из зубов.

— Только что тебя нет дома.

Врать у меня получается лучше, если я параллельно занят каким-нибудь делом, так что я отправляюсь за кроликом для Риты. Она все еще лежит на том же самом месте в своей клетке. Па идет за мной до морозилки.

— А от меня ему чего было нужно?

— Откуда мне знать.

Из морозилки поднимается холодный пар.

— Говорю же, я с ним не разговаривал.

Я беру кролика и опускаю крышку.

— Сделал, как ты сказал.

— Ох, Брай, ты все сделал правильно. Но…

— Что но?

— Это ведь не специально?

— В смысле?

— Ну, что со мной он никогда не разговаривает.

— А я что могу с этим поделать?

Па идет вместе со мной к клетке. Я просовываю кролика между прутьев, Рико хватает замороженные уши, намереваясь втащить холодную тушку внутрь. Рита даже не поднимает голову. Я цокаю языком, пытаясь привлечь ее внимание.

— И часто он так захаживает?

Когда я не сразу нахожусь, что ответить, он заставляет меня посмотреть на него.

— Нет! — выкрикиваю я. — Он с тобой хотел пообщаться, я же говорю!

— Да-да, — протянул па.

— Ну что?

— Раз ему так нужно со мной пообщаться, что ж он рвет когти, как только я подъезжаю?

— Я-то откуда знаю.

— А я вот знаю.

— И в чем же дело?

Он качает головой.

— Отцовский инстинкт.

— Рита? — пытаюсь я еще раз. Наконец она поднимает голову.

31

К концу дня вода в миске Риты затягивается какой-то пленкой, там же плавает дохлая муха. Она не пила. Я дергаю за дверь клетки, поднимая шум. По движению обвисшей кожи у нее на животе, там, где соски, видно, как она дышит. Мух, жужжащих у нее над ухом, она не прогоняет.

— Па?

— Чего?

— Кажется, с Ритой что-то не то, — говорю я как можно более буднично. — Она лежит там весь день.

— Это все из-за жары.

Он ударяет по клетке стальным носком ботинка. Потом громко свистит сквозь пальцы, но реагирует только Рико.

— Эй ты, псинка!

Я открываю скрипучую дверку, и па забирается внутрь. Он садится на колени рядом с Ритой.

— Мать твою! Брай, быстро неси воды.

— Вот.

Я хватаю кружку Люсьена и откручиваю крышку. Рита лакает воду, но довольно быстро начинает захлебываться.

— Отойди.

Па вытаскивает ее обмякшее, ватное тело наружу. Он быстро огибает кровать и бросается наискосок в открытую дверь. Внутри он укладывает ее на кресло перед телевизором.

— Мокрые полотенца, — командует он. — Она слишком долго лежала на солнце.

— А может, она какую-то