таблетку Люсьена проглотила?

— Не время шутки шутить, Брай.

— Одна закатилась под кровать.

— И что, она их съела?

— Штуки три.

— Да нет, это все жара, Брай. Надо было обратить внимание. А таблетки — это пустяки, ничего от них не будет.

Мы кладем мокрые полотенца ей на живот, па пытается залить ей в пасть еще немного воды, но все проливается мимо.

— Принести вентилятор?

— И ведро воды.

Мы снова намочили полотенца, смачиваем ей шею, живот.

— Обойдется, обойдется, — все повторяет па и трогает ей ухо. — Температура уже спадает.

По лапам проходит судорога. Затем она вздыхает, еще глубже, чем до этого. Я обращаю на это внимание, потому что после этого она дышать перестает. Голова падает в сторону, а из пасти вываливается перекрученный язык.

— Что это с ней?

— Ох нет, ты мой песик, — причитает па, — хороший песик.

Он все так и сидит там на коленях перед креслом.

— Покойся с миром, друг.

— Она умирает! Сделай что-нибудь! — Я толкаю его в плечо.

— Покойся с миром, покойся…

— Ты же не дашь ей вот так умереть? — кричу я в панике. Под задними лапами Риты растекается темная лужа.

— Сделай что-то! Ты должен что-нибудь сделать!

Па гладит ее по животу. Жесткие волосы растут там реже, чем на спине. Он утыкается носом ей в шею, обнимает ее одной рукой, а другой притягивает меня к себе.

— Ох, дружище…

Лужа по капле стекает со стула на пол. Запах такой горько-сладкий, что у меня щиплет в носу.

— Она что, умерла?

Я не знал, что мой папа умел плакать. Он проводит пальцем по завитку шерсти у нее на лапе. Кажется, что мне к горлу приставили булавку.

— Ты дал ей умереть.

— Лучше, чем у нас, ей бы нигде не жилось.

— Это все из-за таблеток.

Кажется, он меня не слышит, заботливо вытаскивая семечко у нее из шерсти.

— Па?

— Животные рано или поздно умирают, Брай. И ты должен дать им уйти. А таблетки эти вообще безвредные.

— Горе нужно хоронить, не затягивая.

Скорее врубаясь в землю, чем копая, па роет своей складной лопатой ямку. Он все время натыкается на камни, которые ему приходится вытаскивать руками. Рубашка у него вся грязная и от пота потемнела.

Теперь, когда Рита умерла, она, кажется, стала тяжелее. Она лежит рядом с ямой, чтобы па мог ориентироваться, насколько большую могилу надо вырыть. Над ухом у нее кружит муха, но я ее отгоняю. Она вдруг стала такой красивой, когда умерла. В глазах больше нет глубины.

Рико обнюхивает Риту. Пару раз толкается носом ей в морду, лает и пугается сам себя. А затем он забирается под кровать к Люсьену.

— Му-ва-ва!

Но даже когда Люсьен высовывает через решетку руку по самую подмышку, Рико не приходит, чтобы ее облизать.

— Я не виноват, — говорю я па.

— Я знаю, Брай.

В моей голове кружатся одни и те же фразы. Больше тут сделать нечего. Рита пришла неожиданно. Я попытался накормить ее травой. И я рассказал па, что она наелась таблеток. Больше тут сделать нечего…

Когда могила наконец достаточна глубока, па пытается отдышаться, опершись на ее край, перед тем как потянуть Риту на себя и уложить на дно ямы.

Первый ком земли пачкает ей шерсть.

— Подожди.

Я снимаю футболку и укрываю ей голову.

— Отлично, Брай.

Он меня хвалит, а кажется, что обвиняет.

Ногами мы сбрасываем землю обратно в яму, пока не заполняем ее полностью. Я оттаскиваю булыжники к кустам. Среди вытоптанной травы теперь возвышается треугольник земли. И я уже не могу себе вообразить, что она лежит там, под этой землей.

32

— Морис!

В дверном проеме возникает Генри.

— Твоего па опять нет дома?

— Рита умерла, — говорю я, но Генри меня не слышит.

— Морис! — орет он снова и пару раз ударяет кулаком по косяку. — Тебя там кто-то к телефону!

— Кто? — кричит в ответ па, но из комнаты не выходит.

— А мне почем знать? Уже который раз тебя спрашивают.

— Так что надо?

— Мне по боку. Спрашивают господина Шевалье. Ты дал мой номер телефона.

— Господина Шевалье? Лотерейщики, наверное.

Па сует ноги в шлепки и просачивается мимо Генри на улицу.

— Какой-то Сантос или вроде того.

— Сантос?

— Я последний раз работаю у тебя телефонисткой, Морис. Следующему, кто позвонит, я скажу, что ты копыта откинул, тогда телефон наконец заткнется.

— А он часто звонит?

— Ты меня слышал, сам разбирайся.

— У меня сейчас других дел по горло, Генри. Я собаку только что похоронил.

— Что?

Генри тут же стал дружелюбнее:

— Которую?

— Сучку.

— Сдохла?

Па только торжественно кивает в ответ.

Чуть позже он возвращается, чуть не лопаясь от злости.

— Представляешь, кто позвонил этому Сантосу? — выплевывает слово за словом па. — Твоя ма!

— Да ну.

— Хотела спросить, как дела у Люсьена.

— Ма — просто ведьма! — выкрикиваю я, чтобы он почувствовал, что я за него. Что я на его стороне. Что бы он по этому поводу ни думал. — И что она там опять наплела?

— Мы не дадим водить себя за нос, Брай. Я разберусь с этим.

Он прижимает меня к груди.

— Так что она сказала?

— Что я ненадежный. Что мой дом — это не место для Люсьена. Что… что… Да всякое там. Видимо, совсем озверела. А теперь этот Сантос хочет, чтобы я пришел к нему для разговора. А то зашлет к нам кого-нибудь, чтобы проверил, что да как тут у нас. Я не дам им еще раз забрать у меня сына!

— А ма уже вернулась из своего свадебного путешествия?

— Нет, пытается вертеть мной с какого-то круизного лайнера. Не выйдет.

— И что теперь?

— Ничего.

— Поедем к Селме?

— К кому?

— К Сантосу, — быстро исправляюсь я. Но, к счастью, когда па злится, он слышит только половину того, что я говорю. — Он же хочет пообщаться?

— А ты что, думаешь, что мной можно командовать? Думаешь, я это потерплю?

— Нет.

— Ну вот и все.

Остаток дня па ковыряется в машине. А я рад, что теперь он зол на ма и уже не так расстраивается из-за Риты.

— Иди-ка разбуди брата! — кричит мне па, приготовив поесть. Снова спагетти с кетчупом и фаршем. После нашего метания бутылок Люсьен беспробудно проспал несколько часов кряду. Теперь он идет за мной в комнату с креслом, держась за мое плечо.

— Смотри, а вот и мы, — говорю я, пытаясь немного развеселить па. Но он, кажется, не замечает, что я сам поднял Люсьена с кровати. — Учимся ходить.

— Молодцы, — только и говорит он.

— Мы