это.

Такая работа просто —

строить чудовищный остров

из кораблей погибших

чувств и желаний лишних,

лишней любви ненужной,

лишней забытой дружбы,

ненужных научных знаний,

о которых они не знали.

«И что же, что было дальше?»

А дальше огромным маршем

массы простого народа

превратились в больших уродов.

Потом они все погибли.

Всмотрись-ка в небо, увидишь

как мёртвые тихие души

стонут и плачут: «Нам скучно!»

Тяжко им мёртвым в пустыне.

А ты строй свой корабль. Не отнимут!

Рай у Марципилан

Рай на планете Марципилан

обозначен был чётко:

ядерная зима и пулемётов чечётка!

Кто тут живой в церковях великих?

За вами отряд безликих:

— По одному выходить не положено! —

трупы горкою сложены.

Вот и века исчерпаны.

И где б люди веру ни черпали,

планета переживёт и это.

А к следующему рассвету

(через сто лет вперёд)

зверь дикий пройдёт

по молодому полесью.

И от прогресса

ничего не останется.

Так зачем было жизнью маяться

последним из марципилан,

так похожих на наших землян?

Наверное, нет ответа.

И история эта

повторится ещё три тысячи раз!

Вот и Земля на подходе как раз.

Дирижабль Марципиланина

Не людьми дирижабль построенный,

пролетает над территорией,

нелюдимой какой-то.

Чей ты, пилот тот?

Пилот — последний из марципилан.

Его ветхий аэроплан

лет десять назад как разбился.

А пилот тот не сдался — бился

и выстроил дирижабль.

Плывя на нём: «Увидать бы

кого-нибудь из марципилан!»

Хороший у него план.

Так он летал очень долго —

лет тридцать и всё без толку.

Толку нет, сплошные потери:

недавно крыло отлетело.

Чинил, конечно, неспешно,

потому как летает успешно

то, что старательно сделано.

Воздухо-летателю смелому

покорялись озёра и горы

и даже над мёртвым морем

пилот всё вглядывался в синеву:

«Может, лодку какую найду?»

Но ни плота, ни лодки —

ходка за ходкой.

«Ну где ты ходишь, марципиланка —

тёмных лесов партизанка?

Разожги хоть костёр, я замечу!»

Он трогает вечность за плечи.

Летит дирижабль в небе.

Чей тот пилот,

что плыл в нём

десятилетья подряд?

Марципиланин, но этому он не рад.

Мы уходим — он прилетает за нами

Уходим, уходим, уходим!

Всё решено — мы уходим,

мы больше терпеть не будем.

Мы ждём, прилетит за нами

пилот совсем необычный,

Пилот самый смелый, отважный.

Он должен быть где-то рядом,

он знает про нас, он верит!

— Неважно выглядишь, дочка.

— Мама, я год не ела.

— Зато не поседела.

Там в облаках, ты слышишь,

звук дребезжащий.

— Где же?

— Вон там, где чернеет точка,

в ней пилот, его мысли слышу,

а он слышит, наверное, наши.

Видишь? Рукой нам машет!

— Нет, мама, я не вижу,

уже я год не ела,

у меня отупение мозга.

— Осталось совсем немного.

Ни немного осталось, а мало!

Права была дочкина мама:

пилот летит к ним отважный

и с дирижабля машет

своею рукой усталой.

Мать с дочкою тень накроет.

Подберёт, подберет их парень —

последний Марципиланин

для жизни совместной дальше.

А пока он летит, им машет

да шепчет: «Тридцать лет подряд

я летал. Вернись время назад!»

Когда ты был богом

В те далёкие времена,

когда ты был богом,

а меня и не было вовсе,

тебе казалось, что в мире

ни осень, ни зима и ни лето,

а эпидемия тьмы! И это

только начало.

Тебе на пути встречались

лишь первобытные твари:

демоны и химеры. Их хари

тебе даже снились.

И с кем бы ни бились

первобытные наши предки,

ты устал хоронить их. А детки

от наших предков

на тебя совсем не похожи —

хорошенькие, но их рожи

обречённая усталость сковала.

— Где такие, как я? — страдала

душа молодого бога.

И молний ни мало, ни много,

выпустил ты из глаз,

пока я родилась

у матери обречённой.

С именем наречённым,

крылья расправив,

я с тобой рядом встала.

Мы стали

почти одним целым —

ты мой муж, и я смелым

продолжением нашего рода.

— Ну где вы, уроды?

Я с мужчиной своим воюю!

Я ему наколдую

кучу маленьких деток.

И вот сегодня одна я. А ты где?

— В антифашистском марше.

Со злом не будет реванша

сегодня.

— Мой разум тоже голодный!

Умирала планета

Ледяная планета

целый год стояла без света,

целый год без солнечного тепла!

Она бы так умерла.

Она и неслась, умирая,

никого не встречая

на своём Млечном пути:

— Природа моя, не усни! —

планета шептала.

Однако же, твёрдо знала:

если сама уснёт,

то навсегда умрёт.

— Ну где же моё светило

с теплом своим, своей силой? —

она пытала метеориты.

— Ты слетела с орбиты! —

смеялись кометы. —

Не видать тебе больше лета!

— Не видать мне и мягкой зимы,

если не долечу до звезды! —

упорно планетка твердила.

Но льдины, покрывая материки:

— Хотим, хотим, вечной зимы!

А звезде, от которой она оторвалась,

совсем уже слабо моргалось.

Ну где, звездные твои руки?

Притяни планетку, не мучай!

Но самой себе отвечала звезда:

«Я скоро умру сама!»

Планета же не сдавалась,

она по галактике мчалась

от своего светила подальше,

не зная, что будет дальше.

А дальше — там звёзды светили

с такой невиданной силой!

Издалека моргали

и звали, и звали, и звали.

Моё такое серьёзное прошлое

Я перепробовала веру и неверие,

а теперь всё равно, и верю я

лишь в науку да в природу могучую.

Даже помню, как там, за тучею

лишь наукой и занималась:

с химерами билась и дралась.

И муж у меня такой же:

наукой болен. Он сложит

трупы демонов в ряд.

— Стройся, жена, в отряд! —

устало скажет

и на меня приляжет.

Я ему не перечу,

его тело своим искалечу

и снова сложу из осколков.

— Сколько времени, сколько?

— Я уже не считаю, — он скажет

и удавочку свяжет

для Природы самой.

Мой муж, да он такой.

Я б сама его сильно боялась,

да зачем-то с ним повстречалась

в этой вечности зыбкой.

Я всё помню, кроме имени своего.

Но пусть буду Инкой.

Хлопали Сверхновые

Тёплая Вселенная, тёплая.

Хлопали Сверхновые, хлопали,

не рождаясь, а умирая.

— Почему ты такая пустая,

Вселенная бесчеловечная?

— Пролетая пути бесконечные,

я никого не встречала.

Сама средь звёзд умирала,

а после снова рождалась,

страстям Сверхновых не поддавалась.

Я души засыпала метеоритами,

а тела хоронила под плитами

каменных глыб на планетах.

Где вы, все человеки?

Нет людей в мрачной Вселенной.

Она казалась нетленной

карликам с планеты