бы, уже и нет.

Без причины не заплачет и жена:

что ей плакать? Похоронка ж не пришла.

На войну отправился — иди,

сердцем только громко не стучи:

не услышит сердца стук трава,

на которую засадушка легла.

На твоём пути ушедший мир,

впереди свирепый командир,

позади родная сторона,

мать, жена, сестра, земля и я.

Будем верить в доблесть сыновей,

будем ждать со всех фронтов вестей,

хороводы хороводить не пойдём,

песни горькие и те не запоём:

«Шумел камыш, и гнулись дерева,

тихо с горочки спустилась жизнь сама,

в гимнастёрочке солдатской милый мой,

(дом разрушен) не вернётся он домой».

Партизанка

Странно всё было это:

ни зима, ни весна, ни лето,

а межсезонье зла.

И один, два, три, четыре врага

у костра своего скучают:

то судачат, то выпьют чаю.

Жалко их убивать, потому что

вместе судачить было бы лучше

и готовиться к новой войне.

Эх, надо убить их! Ко мне

двигается разведка.

Ан нет, засела на ветке

и флажками сигналит.

А костра того вражьего пламя

то вспыхнет, то вдруг погаснет —

это снарядом фугаснет

где-то совсем вблизи.

Крикнуть хочу: ползи!

Но понимаю,

ведь недруга я спасаю.

— Эй, подруга, так не пойдёт,

коль ползёшь, так ползи вперёд

и кидай гранату в кострище.

Враг встрепенулся, слышишь?

— Слышу! Я молодая

за чеку щекою хватаюсь

и вдруг улетаю в небо.

А за мною летят их лейблы,

наклейки, нашивки, награды.

Так тебе, враг и надо!

Очень странно всё это:

ни зимы, ни весны, ни лета,

а лишь межсезонье добра.

Щупаю душу: жива!

На каждого несмотрящего

Быть тебе командиром,

быть тебе полевым!

А если мы что-то забыли,

наградами возместим.

На каждого несмотрящего

есть смотрящий солдат.

На павшего или не павшего

уже приготовлен снаряд.

Короткое перемирие

не к добру, но давайте спать.

Звёзды в небе. Что это было?

На погоны легли опять.

— Тебе мать и отца не жалко,

коли пустился в бой?

— Жалко мне всех вас, жалко! —

и жалость унёс с собой.

Ну вот и некролог длинный

в руках держим перед собой:

— Почём нынче твои командиры?

— По одному тот строй!

На каждого несмотрящего

есть смотрящий немой,

вместо каждого в поле павшего

уже вырастает другой.

Эти новые поколения,

запомнив всё, отомстят.

— Зачем, к чему это было?

— Не спрашивай, вставай в строй, солдат.

Партизаны лесов

Партизаны лесов партизанили,

кого-то из них изранили,

кого-то из них изрезали

мелкими, мелкими лезвиями:

лезвие — совесть, лезвие — честь.

Зачем они партизану?

Но лезвий было не счесть!

— А дальше что?

— Дальше самое интересное:

кому-то мы сделали дело полезное,

о ком-то просто забыли —

на учёт поставили и отпустили.

Вот сиди теперь и записывай:

если птицею свистнули,

значит, близко засада,

вот нам-то того и надо!

А в засаде сидят, курят трусы,

оставить на них бы укусы,

да зубов своих жалко.

(Раскричалась по лесу галка.)

Видать, к горю или к зиме.

Подкинь сигаретку мне.

Ты сынок или дочка —

не видно. Ставь точку.

А я бы точку поставила,

да метку чёрную ставило

время на нынешних партизанах,

ведь кто-то из них изранен,

кто-то из них изрезан

острыми, острыми лезвиями:

лезвие — совесть, лезвие — честь.

К чему они партизану?

Но лезвий было не счесть!

Время рожать, а ты

Опять в бой! Снова на смерть.

Как мы устали от этого!

Смерд ты или не смерд —

смотрит смерть неприветливо.

Век не видать бы воли,

сто лет не хлебать бы щей,

но отдайте нам долю —

рожать и растить детей!

Поэтам вечная слава,

героям вечный покой.

Жила я иль нет — не узнала.

Враги шепчут: «И чёрт с тобой!»

Шелестящее, серое небо,

тревожное утро и дом.

Нет, я не сдвинусь с места.

Если ты на меня, чёрт с тобой!

Поэтам вечная мука,

героям вечная блажь:

ах, какая на облаке скука!

Ты вчера родилась.

А родившись, восстала:

снова на бой и смерть!

Только солнце шептало:

— Доколе это терпеть?

Слава героям, слава!

Поэтам несём цветы.

Лишь вечность тихо вздыхала:

— Время рожать, а ты…

Сургуч край, погорель трава

Никому не желали горя,

никому не делали зла,

но ждала нас дурная доля:

сургуч-край, полымя-поля.

На пехоту большая охота,

на пехоту и пепла смерч!

Мне была другая охота:

на земле родной умереть.

Но земля не держалась за Землю,

а полынь на песок полегла.

И душа моя, будто в небо,

в траву-погорель ушла.

Бледные, белые лица:

с мёртвых не сдуть уж пыль;

парень ты или девица —

не рассмотреть, не отмыть.

Но отряды — лишь горстка кряду,

не кричим сегодня «ура»,

а засядем в свои засады

и снаряд за снарядом… Пошла!

Обгорелые лица у павших,

у выживших в глотках ложь:

«Победа, победа, знай наших!»

Наших ведь не возьмёшь.

Но к нашим присело горе,

к нашим припало зло.

Сургуч-край (говорят) — не доля,

а поля — полымя. Вот и всё.

Надо же, мне приснилась

солдата живая душа,

и ему памятник не на чужбине,

а на русской земле. Да, да.

Праздничные солдаты

Какие праздничные солдаты

плыли по русской земле:

наши они, не наши,

а пуля твоя — лови!

Разлетелась вся правда,

растворилась и суть.

Праздничным этим солдатам

уже с пути не свернуть!

Горе, горькое горе:

горела большая страна.

Лёг, не лёг воин в поле,

лишь вздохнула земля.

Праздничные герои.

Праздник — это слеза.

А море слёз или боле —

всё впитает черна.

Школьники в школу ходили,

поэты писали стихи,

судьи суды рядили.

Шли на бой я и ты

с праздничным, праздничным криком:

— Наша, наша земля! —

вдруг русским потрёпанным ликом

она на ладонь легла.

Мужчины без объявления войн уходят

Когда нравится только один мужчина,

то все остальные мужчины

без объявления войн уходят

и места себе не находят.

А я, войны не объявляя,

любовь себе нагуляла,

нагуляла не как другие,

а просто входя в плохие

чужие, далёкие письма —

на его письмах зависла.

Зависела, может и дальше,

но мой престраннейший мальчик

не держит, а отпускает.

Почему отпускает? Не знает.

И лишь по такой причине

нравится этот мужчина —

самый необычайный на свете!

Его лик ужасен и светел.

Я б его имя нарисовала,

но чувствую, будет мало

места ему на бумаге.

Я хотела