профессии и очень волнуется. Чем-то он неуловимо напомнил мне Квинси. Когда я, устроившись на заднем сиденье и вдохнув незнакомый запах спертого воздуха и машинного масла, назвала свой пункт назначения, он уставился на меня с самым ошеломленным видом.

– Поместье Годалминг?

– Да, пожалуйста.

– Вы уверены, мисс? То есть… вы абсолютно уверены?

– Спасибо вам за «мисс», – сказала я, успокоительно улыбаясь. – И да, я абсолютно уверена. Так что… если вас не затруднит?

Поняв, должно быть, по моему лицу, что отказа я не приму, он вернулся за руль, и мы медленно выехали на улицу, под проливной дождь. Дождь тяжело барабанил по крыше автомобиля, словно подгоняя нас.

– Вы знаете лорда Артура? – спросил молодой человек, когда мы осторожно продвигались по коварным проселочным дорогам.

– Да. – Я собиралась ограничиться этим односложным ответом, но неожиданно для себя самой добавила: – Боюсь, теперь уже не так хорошо, как раньше.

Странно, но мой ответ не вызвал у него ни малейшего удивления.

– Вы не одна такая. Говорят, после смерти невесты он никогда уже не был прежним.

– Но его новая жена… – начала я. – Каролина.

– Очень хорошенькая, мэм. Словно с картины сошла. Но она – как бы сказать? – не такая, как мы.

Не придумав подходящего ответа, я снова откинулась на спинку сиденья, и мы продолжили свой путь сквозь ненастье в молчании.

Наконец впереди замаячили знакомые башни усадьбы Годалминг. Мы свернули с дороги и покатили по длинной прямой подъездной аллее. Дождь лил пуще прежнего – яростный и упорный, он низвергался с небес с такой силой, что казалось, отскакивал от земли, производя туманные клубы водяной пыли. Поглощенная этим феноменом, я не сразу заметила странность открывшегося впереди вида. Огромный дом был весь освещен, окна ярко горели в сумраке. Однако по-настоящему поразило меня отнюдь не это зрелище, пусть необычное и слегка тревожное, а нечто совсем другое: по обе стороны широкой мощеной аллеи беспорядочно стояли человеческие фигуры, которые я поначалу приняла за статуи в натуральную величину.

Разумеется, они произвели на меня странное впечатление, но я решила, что это всего лишь оригинальное украшение территории. И только когда мы подъехали ближе, я заподозрила неладное.

– Погодите, – сказала я. – Остановите машину.

– Мисс?

– Пожалуйста. Сделайте что прошу. Сейчас же.

Он затормозил настолько быстро, насколько было возможно при таком дожде. Ко времени, когда автомобиль мягко остановился, несколько статуй уже проплыли мимо. Невзирая на протесты шофера, я открыла дверцу и вышла в бушующее ненастье. Я направилась к ближайшей статуе, представлявшей собой высокого плечистого мужчину примерно моего возраста, и мои худшие подозрения подтвердились.

– Что вы делаете? – прокричала я, возвышая голос над грохотом ливня. – Что, скажите на милость, вы здесь делаете?

Статуя содрогнулась всем телом, и мои последние сомнения рассеялись: передо мной стоял живой человек.

– Делаем, что приказано, мэм, – ответил он низким звучным голосом, в котором явственно слышались нотки досады и стыда.

– Вы слуга у Годалмингов?

– Дворецкий, мэм. Меня зовут Эмори.

– Что ж, мистер Эмори, я Мина Харкер, и я была бы очень признательна, если бы вы объяснили мне, что за дикость тут творится.

По лицу мистера Эмори текли струи дождя. Бедняга, наверное, промок до костей.

– Лорд Артур сейчас в Вестминстере, мэм. А в его отсутствие миледи… – Он помолчал, тщательно взвешивая следующие слова. – Она стала чудить и сумасбродничать. Вскоре после обеда послала всех слуг стоять вдоль аллеи таким вот манером – как статуи.

– Значит, все еще хуже, чем я опасалась, – сказала я. – Разве же мыслимо торчать под таким дождем? Эмори, соберите всех слуг и отведите в дом. Вы, должно быть, закоченели.

– Да, миссис Харкер. Сию минуту. А что насчет хозяйки?

Я нахмурилась:

– С Каролиной я разберусь.

Если бы в это время мимо случилось проезжать кому-нибудь, у кого достало безрассудства бросить вызов столь бурной непогоде, он стал бы свидетелем странного зрелища: процессия несчастных, мокрых до нитки людей бредет под проливным дождем к громадному, почти пустому особняку, освещенному как для грандиозного великосветского приема. Я отправила автомобиль вперед, а сама из солидарности пошла со слугами. В основном все молчали, хотя я задала Эмори один вопрос:

– Она очень плоха?

Сначала верный слуга не ответил, и мне пришлось настойчиво потребовать:

– Мистер Эмори, прошу вас. Скажите правду. Даю вам слово, все останется между нами.

Он наклонил голову, пряча лицо от дождя.

– Мы очень обеспокоены, мэм. Да, она совсем на себя не похожа. Или скорее…

– Да?

– Скорее она снова похожа на себя прежнюю.

Перед дверями дома я остановилась, подняла руку и обратилась к слугам:

– Вы все насквозь продрогли, разумеется. Первое, что каждый из вас должен сейчас сделать, это принять горячую ванну и согреться. Иначе рискуете заболеть пневмонией. Я поговорю с леди Каролиной и позабочусь о том, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Мистер Эмори?

Дворецкий шагнул вперед:

– Мэм?

– Как только примете ванну и переоденетесь, будьте добры явиться ко мне. Нам с вами многое предстоит сделать.

– Слушаюсь, мэм. Конечно, мэм.

Он повел слуг в дом, поторапливая и отдавая распоряжения. Когда последние из толпы скрылись за дверями, ко мне подошел шофер, с великим недоумением озираясь по сторонам. Я поняла, что лучше поскорее от него избавиться.

– Возвращайтесь в деревню, – велела я. – И вы премного меня обяжете, если не станете никому рассказывать о том, что видели здесь. – Я достала из сумочки фунтовую банкноту и вручила ему. – Надеюсь, это поможет вам с провалом в памяти.

Вид у него был довольно скептический.

– Гм… да, мисс.

Я достала еще две банкноты:

– И это тоже.

Он просветлел лицом:

– Да, мисс. Благодарю вас, мисс.

Шофер в последний раз огляделся вокруг, словно запечатлевая в памяти все увиденное, и направился к автомобилю.

Не дожидаясь, когда он уедет, я повернулась и поспешила войти в родовое гнездо Годалмингов. Поначалу мне показалось, что в особняке царит полная тишина, нарушаемая лишь рокотом ливня. Но когда среди шума непогоды на миг наступило затишье, до меня донесся пронзительный женский смех, раздававшийся где-то поодаль, но определенно в доме. Я решительно отправилась на поиски источника этих звуков.

В конечном счете я нашла ее без труда, бедную Кэрри[41]: конечно же, истерическим смехом заливалась именно она. Несчастная сидела одна в столовой зале, во главе стола, на котором стояли тарелки с едой, уже начавшей портиться и тухнуть.

Увидев меня в дверях, Кэрри умолкла и поднялась на ноги. Живот у нее уже сильно выпирал под платьем.

Несколько долгих мгновений мы просто смотрели друг на друга. Тогда-то я