– Я не понимаю.

– Увидь закономерность, Мина. Увидь закономерность событий и сделай единственно возможный вывод.

– Но я не понимаю, Люси, – запротестовала я.

– Понимаешь, – сказала она, и ее милое лицо расплылось в лучезарной улыбке, какими мы улыбались в юности. – Конечно, ты понимаешь, моя умная Мина. Даже сейчас правда прямо перед тобой.

Сон испортился, приобрел черты кошмара. Из уголков рта у моей старой подруги потекли струйки крови, сначала из правого, потом из левого.

– Люси, – начала я, но было уже слишком поздно. Струйки превратились в ручей, а ручей в фонтанирующий поток.

У меня невольно вырвался крик ужаса и отвращения – полагаю, именно от этого неприличного вопля я и очнулась.

Открыв глаза, я обнаружила, что лежу на полу вагона, а надо мной стоит контролер в опрятной железнодорожной форме. У него было доброе лицо.

– Позвольте помочь вам, мисс. Пожалуйста, примите мои извинения за этот прискорбный инцидент.

– Что случилось? – спросила я, пока он деликатно и учтиво помогал мне подняться с пола.

– Несчастный случай, мисс. На путях был нарушитель. Боюсь, мы не успели остановиться вовремя.

– О боже… – Встав на ноги, я почувствовала легкое головокружение. – Какой ужас.

– Если это вас хоть немного утешит, мисс, он совсем не мучился. Я часто думаю, что такая смерть – в своем роде милость.

Мужчина говорил еще что-то, но я не помню, что именно. Он усадил меня поудобнее и любезно принес мне чашку чая. Спустя некоторое время поезд двинулся дальше. Несчастное происшествие осталось позади.

Немного оправившись, я осознала, что подробности моего сна уже начали потихоньку тускнеть в памяти.

Однако многое запомнилось отчетливо.

Что же за предупреждение сделала мне милая Люси? О какой закономерности она говорила? Какую правду призывала увидеть? Если мой сон не просто фантазия и галлюцинация – что все это означает?

Может ли быть такое? Может ли быть, что Он вернулся?

Я должна хорошенько подумать. Должна во всем разобраться. И непременно должна поговорить с Джонатаном.

Дневник Джонатана Харкера

22 декабря. Чувство вины мне далеко не в новинку, но сейчас, когда пишу эти строки, оно во мне преобладает в самой необычайной степени. Прежде всего должен заявить, что между мной и Сарой-Энн Доуэль не произошло решительно ничего недопустимого или непристойного. Однако у меня нет ответа на вопрос, хочет ли хотя бы малая часть моего существа перейти подобный Рубикон. В настоящее время достаточно сказать, что там, у постели с бесчувственным телом профессора, мы с ней просто говорили – о многих вещах, но преимущественно о любви и о странных путях, на которые может привести эта разновидность безумия.

Сара-Энн рассказывала о своем возлюбленном, джентльмене сомнительных достоинств по имени Томас Коули, с которым, на мой взгляд, ей следует порвать при первой же возможности. Мы расстались поздно вечером, но целомудренно и как добрые друзья.

Наш неожиданный разговор стал своего рода прелюдией к новостям, поступившим на следующее утро: что рассудок бедной Каролины изрядно расстроен и что она потеряла ребенка. При мысли, что я увлеченно беседовал с мисс Доуэль, в то время как моя жена в одиночку справлялась с этой трагедией, угрызения совести, которые я уже испытывал, стали только сильнее и острее.

Я отправил Мине телеграмму[43], в которой выражал готовность оказать любую помощь, какая потребуется. Спокойный и внятный ответ от нее пришел сегодня днем. «Поезжай в Лондон. Найди Артура и Джека Сьюворда. Скажи обоим безотлагательно ехать в Годалминг».

Разумеется, я был безмерно счастлив услужить и, оставив Сару-Энн за главную в доме, срочно отправился в столицу.

Однако задача оказалась сложнее, чем я ожидал. Похоже, доктор Джон Сьюворд бесследно исчез.

Дома его не было. В клинике на Харли-стрит он не появлялся уже шесть дней, что вызвало большое недовольство и даже возмущение пациентов, чьи визиты к нему пришлось отменить. Сотрудники, персонал и друзья Джека (какие ни на есть) не получали от него никаких известий и, естественно, все сильнее беспокоятся, где он и что с ним.

В конце концов вечером двадцать первого числа я по собственному почину явился в Скотленд-Ярд, чтобы сообщить о пропаже доктора Джона Сьюворда. Встал в очередь к дежурному сержанту, за дородным владельцем ресторана, который вроде бы волновался по поводу безопасности своего заведения. Когда подошла моя очередь, я объяснил характер чрезвычайной ситуации и назвал свое имя и имя пропавшего психиатра.

Сержант – мрачный субъект со скептическим выражением лица – очень странно посмотрел на меня и попросил следовать за ним. Покинув свой пост, он отвел меня в маленькую побеленную комнатку, похожую на монашескую келью. Несколько минут я провел там в одиночестве, за неимением других занятий изучая стены.

– Сейчас к вам кое-кто подойдет, – сказал сержант, прежде чем закрыть дверь.

Я не люблю находиться один в тесных замкнутых пространствах, а потому порядком разнервничался к тому времени, когда дверь снова открылась и в комнатку вошел другой полицейский.

– Участковый инспектор Джордж Дикерсон, – представился он, протягивая руку. К некоторому моему удивлению, он говорил с выраженным американским акцентом. – Прошу прощения, сэр, что заставил вас ждать.

– Ничего страшного, – ответил я. – У вас наверняка много дел.

– Да, работы всегда по горло, сэр. Мне доложили, вы пришли сообщить о пропаже человека. Имя персоны – Джон Сьюворд?

– Так точно.

– А вас зовут… – Он достал из кармана сюртука блокнот и, сверяясь с ним, разыграл целую пантомиму, прежде чем произнести мое имя: – Джонатан Харкер?

Я кивнул. В ответ инспектор посмотрел на меня так, словно мы с ним когда-то очень давно, возможно в детстве, хорошо знали друг друга и теперь он пытается разглядеть в моем нынешнем лице знакомые черты. Он немного помолчал, вероятно обдумывая, какую линию поведения разумнее выбрать.

– Буду с вами откровенен, сэр. Дело в том, что на днях Джон Сьюворд сам приходил сюда.

– Неужели?

– Да, сэр. Насколько я понимаю, он проводит свое собственное расследование.

– О господи. По поводу чего, позвольте спросить?

– По поводу одного моего коллеги. Старшего инспектора Мартина Парлоу.

– А за каким чертом, – осторожно проговорил я, – Сьюворду понадобился старший инспектор? Надеюсь, у него нет никаких проблем?

– Криминальных – нет, сэр. Но вид у вашего друга был весьма встревоженный. Насколько я понимаю, он хотел расспросить Парлоу насчет его прежнего напарника, давно умершего. Еще упоминал про какой-то дневник.

– А кто был напарником? – спросил я, донельзя озадаченный.

Участковый инспектор глубоко вздохнул, словно готовясь приступить к какому-то неприятному делу. А затем произнес имя, которое для меня навсегда связано с самой коварной формой зла.

– Ренфилд,