Кастрат – пленник своего голоса. Он не может наслаждаться свободой. Вся его жизнь посвящена искусству. Не означает ли это появление «третьего пола»? Сколько же детей было принесено в жертву ради того, чтобы появился такой Фаринелли? Будущие кастраты упражняли свой голос по десять часов в сутки, и их карьера начиналась после кастрации между 8 и 10 годами. Кастрат – настоящий «вокальный монстр». Фаринелли пожертвовал голосу собственное тело. Он быстро сбивал привычные ориентиры, благодаря которым различаются мужские и женские голоса. Он прекрасно владел легато, этим приемом «линейного» пения. Также он играл с округлостью голоса, используя неповторимую мощь своего вокала в вибрато, которое могло длиться несколько десятков секунд. Отметим, что все эти свойства мы часто находим и у современных певцов, от классического вокала до эстрады, и бельтинг[37] Селин Дион – яркое тому подтверждение.

Увлечение феноменом Фаринелли мы видим в фильме Жерара Корбьо, вышедшем в 1994 году. Режиссер обратился в Институт исследования и координации акустики и музыки (IRCAM), в отделение постпродакшн, чтобы реконструировать голос кастрата. Техника сотворила настоящее чудо, создав голос, который мог напоминать навеки утраченный голос Фаринелли. У Корбьо он родился из наложения двух голосов – Дерека Ли Регена и польской певицы с колоратурным сопрано Эвы Маллас-Годлевской. Это слияние оказалось гениальным: вопреки всем ожиданиям партии высокого голоса пел контратенор, а партию низкого – сопрано! Благодаря этому сверхчеловеческому голосу чудо XVIII века повторилось, и публика восторженно приняла фильм, как будто волшебство этих невероятных, не поддающихся классификации голосов никогда не исчезало. Головокружительное обольщение, завораживающие вибрации, колдовские обертоны – такова была сила голосов кастратов.

Голос, свет мысли, – это инструмент души. Для вас или для меня голос – это одновременно динамика и мгновенная, имманентная материализация нашего сознания.

Каждый голос – результат оркестровки, и за каждой стоим мы сами: дирижеры и музыканты, актеры и зрители. Все вместе они выбирают тональность, лад – мажор или минор, окраску или экспрессию, темп – адажио, аллегро или престо. Медленный или быстрый – у каждого свой ритм. Часто в синхронизации с другими, иногда невпопад, он выступал также соло. Ритмика голоса – это личный автограф каждого человека, его ритмический параметр, который характеризуется двух– или трехтактным размером. Как и сердцебиение, ритм может становиться хаотичным и переходить в аритмию: это гнев, это крайнее напряжение голоса, это музыка с невыдержанным ритмом. Экстрасистолы голоса похожи на ребенка, который беспорядочно и хаотично колотит по клавиатуре фортепиано: это шум, сопровождающий голос, а не голос, сопровождающий шум.

Высота голоса различается по вокальной тесситуре, и у каждого она своя. Голос – это симфония, где вместо нот – слова. Симфонии голоса различаются и зависят от культуры.

В Италии, стране бельканто, музыка живет в самом языке. Когда итальянец говорит, его гласные звуки поют. Индийская музыка и язык уводят в царство иных обертонов. В Индии во всем царит импровизация. Частоты, которые мы слышим, могут раздражать наш слух. Их созвучия и диссонансы выводят из равновесия. Они отличаются на одну четвертую или одну восьмую тона, и это для нас чуждо. Однако у этого языка, этой музыки есть свои слова, свои вибрато, свои ритмы, свои мелизмы. Эти причудливые обертоны взволновали меня, и тогда я понял их важность. Они неотделимы от своеобразия самого языка. Из различий слагается богатство мировой культуры. Такая смесь обогатила музыку нашего певческого и разговорного голоса.

Но в эпоху Платона или Виктора Гюго находили время, чтобы услышать другого, иначе теряли «знание». Подкастов тогда не существовало.

В прошлом темп жизни зависел от окружения, от времени, которое требовалось на перемещение, от того, как долго приходилось ждать информации. Общение людей протекало в гармонии с тем временем, в котором они жили. В наши дни технический прогресс в области транспорта, в средствах массовой информации и телефонной связи втянул нашу речь в настоящую гонку. Голос лишился своих украшений, блесток учтивости и любезности. Интонации стали грубыми, иногда резкими, как стаккато. Голос ведет сразу к главному или к тому, что говорящий считает главным: «Добрый день, мадам, как вы поживаете? Как поживает ваша семья?» превратилось в «Привет, как сам?». Эстрадного певца Фрэнка Синатру заменил рэпер, который воссоздает с помощью экспрессии разговорного языка замечательную ритмику с укороченными паузами, играя со слогами, словно на музыкальном инструменте. Оркестровка, музыкальная и вокальная аранжировки получили новое измерение благодаря невероятной технике, но голос остается голосом. Невзирая на технологии. Это симфоническое письмо сугубо индивидуально и проявляет свою силу независимо от высоты ноты. Чем она выше, тем более властной кажется, чем ниже – тем более успокаивающей и даже величественной. Но этого недостаточно. Добавьте теперь ритмическую характеристику каждой ноте, это позволит упорядочить темп речи, как в нотах: головка ноты на нотном стане указывает на ее длительность. Речь в темпе черных нот (то есть восьмых) так же отличается от речи в темпе шестнадцатых, как фраза «Я хочу вам сказать» от «Я хочу – вам сказать».

«Музыка – это паузы между нотами», – говорил Клод Дебюсси. И Майлз Дэвис вторил ему: «Настоящая музыка – это тишина, а ноты – только ее обрамление». Таким образом, фигура умолчания – пауза, или четверть паузы в партитуре, не только соответствует вздоху в разговорном или певческом голосе, но и для каждого из нас становится инструментом харизмы, обольщения, нашим вокальным автографом. Мы к этому еще вернемся.

Голос – это произведение искусства. Он играет с оттенками слов, с гармоническими колебаниями и паузами. Паузами, которые кричат, зачаровывают, требуют внимания – в этом и есть сила голоса. Голос является частью настоящего, которое формирует будущее в тени прошлого.

Тридцать лет увлеченной работы в области ларингологии и искреннее восхищение виртуозами инструмента, именуемого гортанью, убедили меня в том, что голос – это произведение искусства. Арман Друан, знаменитый арт-дилер, считает, что оно должно обладать следующими пятью необходимыми свойствами: искренностью, звуком, цветом, стилем (оригинальностью замысла) и фактурой (оригинальностью исполнения). Такие же критерии оценки применимы к голосу. Здесь стиль и фактура могут рассматриваться как автограф голоса. Если одно из этих качеств пропадет, власть голоса ослабеет.

Голос нематериален, это не глина, из которой можно лепить, и не алмаз, который можно огранить. Он, как свет, – неосязаем, неуловим, бесплотен. Будучи невидимым, он характеризуется длиной волн и вокальным спектром. Так же как свет, он проходит через призму – призму наших эмоций. Вокальная скульптура создается тембром голоса, его ритмом и просодией. Как Микеланджело, который говорил, что не создает из камня скульптуры, а только отсекает все лишнее, голос отсекает все лишнее с нашей души. Он динамичен, подвижен, летуч, не успев прозвучать, он уже принадлежит прошлому, он сам – мгновение. Если фотография запечатлевает прошлое, то от голоса вибрирует настоящее. Но голос – это инструмент, которому нужна обратная связь. Говорят или поют для кого-то и посредством кого-то, для публики и посредством публики. Тот, кто слушает, стимулирует или угнетает «вокальный ген» артиста, возбуждает и активизирует вокальное творчество. Вокальный почерк – он и ваш, и чей-то еще; это такая тонкая алхимия, что вредные явления, хорошо известные артистам вокала, постоянно угрожают подорвать и сокрушить власть этого голоса.