Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец терпение Лебедева дошло до последнего предела и готово было лопнуть.
— И что это значит? — раздраженно спросил он.
— О чем вы, Аполлон Григорьевич? — невинно спросил Ванзаров.
— Думаете, со своей психоло-ложно-логикой самые умные? Думаете, старик Лебедев уже совсем из ума выжил?
— Да что вы такое…
— Насквозь вас вижу, жулик! — гаркнул Лебедев так, что редкие пассажиры стали испуганно оглядываться.
— И в мыслях не было…
— Да? А что ж не спрашиваете, как я опозорился, сел в лужу, опростоволосился, дал маху, и что там еще…
— Попал, как кур в ощип…
— Да… Что?!
— Всего лишь эпитет. Не понимаю, что вас так…
— Не понимает! — Лебедев фыркнул не хуже загнанного коня. — Все вы понимаете, друг мой… Жалеете, стесняетесь спросить напрямик. А вот не надо жалеть!
— Как вам будет угодно, — смиренно сказал Ванзаров. — Спрашиваю напрямик.
Лебедев отмахнулся от него, как от злобной весенней мухи.
— Да ладно вам, все же ясно… Насладитесь триумфом.
— Радоваться будем, когда убийцу найдем. Пока поводов для радости не наблюдаю.
— Вот именно… Знаете, что я нашел?
— Предположу, — ответил Ванзаров.
Лебедев упер руку в бок, обретя чрезвычайно грозный вид. Непривычный чиновник наверняка уже пал бы в обморок. Ванзарову же все было нипочем.
— А ну, попробуйте! — суровым шепотом потребовал криминалист.
— Предположу… — Ванзаров сделал вид, что колеблется в выборе ответа, — …что у жертвы на ступне разрыв сухожилия или, похоже, балетная травма, гематома от удара.
— Не угадал! — торжественно заявил Лебедев, испытывая видимое облегчение. — Там не травма, друг мой, там перелом.
— Не может быть.
— Может. Преступно, что я обнаружил это только при повторном осмотре, каюсь, решил, что ноги совсем ни при чем, только ступни проверил, глубже не заглядывал. А тут трогаю кости — что-то не то. Ну я снял кожный покров… А там перелом со смещением!
— Как же Вольцева могла репетировать?
— Видимо, репетиции ее добили. Была трещина, а после нагрузок образовался перелом.
— То есть она должна была сильно хромать?
Лебедев победно хмыкнул.
— Сильно! Не могу представить, чего бедняжка натерпелась.
— У нее не было ни палочки, ни трости, — сказал Ванзаров. — Или она пропала. В этом нет смысла.
— Никакого, — согласился Аполлон Григорьевич. — Если только рассчитывать, что попадется местный эскулап, который не будет докапываться до перелома. Но тут появился я и показал высокий уровень ротозейства.
— В этом нет никакого смысла, — повторил Ванзаров. — Убийство рассчитано, чтобы произвести эффект. Какая разница, что у жертвы сломана нога, если в нее воткнули пучок веток.
— Не знаю, глупость какая-то.
— Это не глупость, Аполлон Григорьевич…
— А что же, по-вашему?
— Совершенно другая цепочка причин и поступков. Выходящая за видимые рамки психологики.
— Я всегда говорил, что фокусы эти ваши — чистое надувательство!
— Нет, причины и поступки все те же, человеческие. Вопрос в том, чтобы найти для них правильную логику…
Лебедев успокоился и обрел привычный роскошно-надменный вид.
— Это ваше дело: искать.
— Да, разумеется, — ответил Ванзаров механически, блуждая по тропинкам логики, которые приводили в темноту. Все, как одна. — Чем поджог устроен?
— Примитивно, — ответил криминалист с такой брезгливой миной, словно ему нанесли личное оскорбление. — Бутыль с керосином и тряпица, привязанная к горлышку. Тряпка поджигается. При ударе о твердую поверхность бутыль разбивается, керосин проливается — и сразу возникает большое возгорание. Метод революционеров-бомбистов. Используют, когда не могут раздобыть динамит для бомбы. Если желаете убедиться, осколки бутыли у меня в саквояже.
— Революционеры-бомбисты… — повторил Ванзаров, словно пробуя слово на вкус. — Аполлон Григорьевич, я вам вопрос задам, только прошу не удивляться.
— Ну, рискните, — последовал ответ.
— Если предположить… — начал Ванзаров и запнулся, — если только предположить, что все это уже было…
— Предполагать нечего. Я, конечно, проверю по картотеке, но ничего похожего и близко не случалось. На моей памяти — точно.
— Охотно верю. Но я не о том…
— О чем же? Не понимаю.
— Нет… Простите. Глупость, устал, мало спал, вот и лезет в голову всякая чушь.
— Вот, наконец-то образумились, — сказал Лебедев, чрезвычайно довольный.
Ванзаров вскочил, словно решил выйти на ходу поезда, тряхнул головой и сел.
— Эк вас пробрало, — сочувственно заметил криминалист. — Может, отдохнем у актрисок? Они всегда мне рады.
— Будет у меня к вам просьба, Аполлон Григорьевич, неофициальная, — сказал Ванзаров, глядя на друга ясными глазами, не затуманенными блужданием в дебрях логики.
— Ну-ну, не стесняйтесь…
— Выясните, кто в столице и какие проводил или проводит медицинские эксперименты. Особенно в области применения новых лекарственных средств.
— Вот задача… — Лебедев впал в некоторую задумчивость, недолгую, надо заметить. — А впрочем, есть у меня знакомый, который в этом деле большой знаток. Когда нужны сведения?
— Чем скорее, тем лучше, — ответил Ванзаров.
За окном ему вдруг почудились те самые глазки. Смотрели они тревожно и выжидающе. Словно что-то хотели от него. Знать бы, что…
Даже неопытный глаз отметил бы, что заседание известного Комитета подготовлено в спешке. На столе было… Впрочем, не стоит ударяться в детали. Что успели, то и было. Состав заседающих оказался узким. Управляющий не пригласил незначительных господ. За круглым столом нашлось место Сыровяткину, Булаковскому и Дубягскому. Хотя главный врач несчастной больницы присутствовал скорее телесно, дух его обитал в чертогах миражей, выражаясь языком бульварных романов.
Началось заседание как полагается. Утерев губы, Антонов обратил свой взгляд к полицмейстеру.
— Константин Семенович, может, поясните, что у нас творится в городе?
Сыровяткин дожевал огурец и тяжко вздохнул.
— Рад бы, Василий Ильич, да не могу.
— То есть как? — спросил Антонов, решительно не готовый к такому ответу. — Мне, Управляющему городом, не положено знать, откуда у нас мертво-живые барышни разгуливают?