Он не стал спрашивать, что такое бегемот, догадался, губы растянулись в улыбке еще шире.

— Ваша милость, — сказал он, — вы ж парнишку оставили присматривать! Вот мы и…

Я охнул снова:

— Что, столько хлопот?

Он покачал головой:

— Нет, другое. Он же теперь наш, нам его и воспитывать. В том числе и примером. Я учу рыцарству, Франк скакать на коне, Нанген — владению мечом. Если я буду толстым, то как бы говорю одно, а сам делаю другое? Пришлось взяться за себя… вот уж не думал, что получится!

Я огляделся:

— Где остальные?

— Ревель сейчас примчится, — заверил он, — а остальные… разве они не ушли все к вам?

— Верно, — признался я, — только на глаза мне почти не попадаются…

Он спросил встревоженно:

— Стряслось что?

Я развел руками:

— Стряслось…

— Что?

— Мое хозяйство, — объяснил я, — разрослось… весьма даже.

Он сказал уважительно:

— Это же сколько у вас теперь замков?

Я вздохнул:

— Если бы замков, можно бы терпеть такое непотребство. А то прибавляются сразу королевствами…

Он присвистнул и посмотрел с великим уважением, но в лице была готовность засмеяться, если окажется, что я пошутил.

Я спросил осторожно:

— А как… остальные? Ничего не изменилось? Как… Женевьева?

Он пробормотал:

— Да вон она сама спешит…

Женевьева вышла медленно и величественно, что и понятно, она заметно пополнела и раздалась, а живот заметно увеличился.

Я, как и прошлый раз, поспешил ей навстречу, подал руку и отвел к столу, подчеркивая, что здесь я не гранд, о чем они вряд ли слышали, а их друг и гость, а прошлые наши неприятности давно забыты.

— Как же здорово снова оказаться с вами, — сказал я. — Но как вы… похорошели, Женевьева!

Она невесело усмехнулась.

— Растолстела, хотите сказать? Не знаю, что со мной происходит.

Альдер сказал быстро:

— Это не она так жрет!

— А кто?

— Ребенок, — сказал Альдер сердито. — Такой прожорливый удался!.. Она всего на четвертом месяце, а лопает за троих ратников в походе…

Я охнул:

— Ждете второго? Поздравляю, поздравляю!

— Спасибо, ваша милость… Или уже ваша светлость?

Я заметил с присущей мне возвышенной скромностью:

— Вообще-то мое высочество, но стоит ли обращать внимание на такие мелочи, когда мы среди друзей?.. А мы, надеюсь, все еще друзья, у которых дела идут прекрасно, если вы все еще ни словом не обмолвились о Телексе… Как он?

Женевьева взглянула на мужа, Альдер проговорил со сдержанной гордостью:

— Он вообще-то хороший парнишка. Только рыцарь из него получится вряд ли…

— Почему?

Он скривился, махнул рукой:

— Больно рисовать любит! Все время рисует. У отца, как я понял, ему не позволяли, готовили в преемники, а тут ему никто не препятствует. Когда бумага кончилась, он все стены изрисовал! Слуги ворчат, ну а мне нравится, как-то веселее даже стало в комнатах.

Он посмотрел с осторожностью и слегка виновато, вдруг да я против, однако я сказал с полным одобрением:

— Творческая, значит, натура? Это хорошо, такие люди украшают народ, среди которого живут. Пусть рисует. Те, которые рисуют, меньше склонны к насилию.

Они вздохнули с облегчением, но не видели, с каким облегчением перевел дыхание я сам. За все это время как-то не удосуживался за бешеной текучкой узнать, как тут дела, послать некого, а самому некогда, и не раз страшноватенькая мысль приходила в голову, что либо Карл сумел в результате долгих поисков напасть на след, то ли ему самому принесли на блюдечке важные сведения о местопребывании сына в надежде на щедрую награду…

— Где он сейчас?

Он неопределенным жестом указал наверх:

— На верхнем этаже. Там больше света, да и красивые виды…

— Удрать не сможет? — спросил я. — Он с каждым годом становится крепче и способным на большее.

Альдер сказал серьезно:

— Я все время об этом помню. Из окна не вылезти, я сам проверяю раз в неделю железные прутья. Все амулеты у него отобрали, так что теперь это обычный мальчишка. Довольно хилый, между нами говоря…

Я спросил встревоженно:

— Не болеет?

Он перекрестился и поплевал в сторону, а Женевьева только перекрестилась, а на его языческие замашки лишь высокомерно вскинула бровь.

Альдер бросил в ее сторону смущенный взгляд.

— Здоров, — пробормотал он быстро, — это сложение у него не бойцовское. Такого бы в монахи, менестрели, книжники…

— Не жалей, — сказал я серьезно, — монахи и книжники точно поценнее рубак, которых как травы в поле.

Адьдер сказал умоляюще:

— Ваша светлость, пойдемте наверх! У меня там такая уютная комнатка. Можно посидеть с вином, вспомнить старые добрые времена.

— Пойдем, — согласился я. — Старые добрые… Неужели мы с тобой такие старые, что уже на воспоминания потянуло?

Он хохотнул, мы поднялись наверх, за нашей спиной Женевьева молча раздавала жестами указания слугам, те заметались, как муравьи на пожаре.

Комната, куда привел Альдер, в самом деле уютная, скромно, однако со вкусом украшенная, чувствуется рука Женевьевы, только женщина может создать настоящий уют.

Я остановил жестом слуг:

— Нет-нет, идите обратно. Мы только поговорим.

Слуги обескураженно попятились, а когда за ними захлопнулась дверь, я сказал со вздохом:

— Что-то я совсем стал забывать, что, кроме государя, я еще и паладин! А мне даровано не только лечить соратников в бою, но и творить некоторые приятные мелочи…

Они оба ахнули, когда на столе начали появляться дивно тонко и точно нарезанные ломтики буженины, ветчины, карбоната, шейки, окорока, затем я сотворил десяток сортов изысканно приготовленного сыра, создал блюдо с белорыбицей, тарелки с красной и черной икрой…

— Начнем, — сказал я бодро и, громко прочитав молитву, ухватил кусок смачной ветчины. — Это весьма!

Альдер с не свойственной ему нерешительностью взял в руки широкий, но очень тонкий ломтик сыра, посмотрел сквозь него на пламя свечи.

— Сэр Ричард, — проговорил он обеспокоенно, — а вы уверены, что это дар паладина, а не… чего-то с той стороны?

Женевьева сказала негодующе: