Маруськин телефон не отвечал. Почти неделю. Женя обзванивала ее подруг, искала телефоны Маруськиных ухажеров, караулила ее возле института.

Узнала, что в институт она не ходит почти два месяца, сессию сдавать ей не дадут и вообще готов приказ об отчислении.

– Ну, – спросил как-то вечером муж, – и кто из нас был тогда прав? Вот теперь и расхлебывай!

Как в этот момент она его ненавидела! Просто захлебывалась от ненависти.

– Ты же вырастил этого ребенка! – кричала она. – Неужели у тебя ничего нет в сердце? Даже обычного, человеческого волнения? Просто беспокойства за человеческую жизнь? Удивительное бездушие, просто пугающее!

Он пожал плечами и мотнул головой.

– Не-а! Поволнуешься ты – у тебя это отлично получается. Да, вырастил! Только вот полюбить так и не смог. Извини. И что – теперь я преступник?

– Ты не преступник, – закричала Женя, – ты хуже! Ты просто законченная сволочь. Вот кто ты такой! И еще – аферист. Выдумал себе страдания и упиваешься! А как живется всем нам – тебе наплевать. Даже на Дашку наплевать. Ты не заметил, что она редко бывает дома? Они сбегают от тебя, понимаешь? Только мне сбежать некуда. Вот что обидно. И я тебе не жена – вот с этого дня. Запомнил число?

Боже, как она потом жалела об этих словах! Как страдала! Надо было заткнуться, выйти из комнаты, хлопнуть дверью. Да что угодно – только не такие слова. После этого ничего уже не поправить. Ничего. И что делать дальше? Как жить в одной квартире, как дышать одним воздухом? Как вообще жить?

Он уйдет. Разумеется, он уйдет! Куда? Да какая разница! Уйдет, потому что совместная жизнь – даже такая колченогая, которой живут они, – невозможна. После этих слов невозможна.

Всю ночь она прислушивалась, не хлопнет ли входная дверь. Не хлопнула. Ни ночью, ни утром, ни вечером. Он не ушел и назавтра. То есть не ушел вообще!

И это означало только одно – ему действительно на все наплевать. Ничего не нужно. Кроме собственных привычек и собственных удобств. У него больше нет гордости и нет обид. Ему все равно.

У него нет ничего – только кушетка в кабинете, ноутбук и книжки.

А ему, между прочим, всего сорок шесть. Всего на три года больше, чем Жене.

Маруська позвонила спустя две недели. Сказала, что домой не вернется – не может видеть «этого козла» и замученную и униженную мать. И жалостливую сестрицу – папочка то, папочка се… Бедный папочка, ах, ох и снова ах!

Сказала, что с ней, с Женей, готова встречаться на нейтральной территории. Где угодно. Институт да, бросила. Потому что неинтересно. Потому что не хочет всю жизнь заниматься технологией рыбного производства. Устроилась на работу – в кафе официанткой. Сняла комнату вместе с подружкой. Передохнет, подумает и решит, как строить дальнейшую жизнь, чтобы не быть загнанной лошадью, мама. Ты меня поняла? Да, мам! Привези, пожалуйста, мой синий свитерок с мышками, да, и красный с узорами. И еще джинсы, кроссовки и желтый рюкзак. Хорошо? Только ему не говори, где я. И что у меня все хорошо.

С мужем она теперь общалась через Дашку. Обедал он один, после них. Сталкивались иногда в коридоре или на пороге кухни или ванной. Оба опускали глаза. Смотреть друг на друга было невыносимо.

Женя брала ноутбук и ехала работать к матери. Пройдешься по парку от метро, съешь эскимо – все глоток свежего воздуха и перемена обстановки. Иногда ходила в кино и встречалась раз в неделю с Маруськой. Маруська была жизнью довольна – щебетала, какое это счастье – свобода! «Ты, мам, не поймешь! – грустно вздыхала она. – Ты у нас раб. Раб своего положения. И узник совести!»

Говорила, что работа нелегкая – попробуй целый день на ногах! Но все равно здорово. А об институте и вспоминать не хочется – бр-р!

– Извини, мам. Но как ты могла запихнуть меня в эту парашу? У тебя все без изменений? – уточняла она, прищурив глаза.

Женя пожимала плечами и смущалась.

– А что ты хотела услышать? Что я развелась или удавила его подушкой?

– Вариант, – кивала Маруська, – только это не для тебя. Ты же у нас порядочная!

– В твоих устах это звучит как недостаток, – грустно улыбалась Женя.

– А так и есть, – кивала Маруська, – недостаток твоего воспитания и поколения – думать о других больше, чем о себе. Разве нет?

Дашка дома почти не бывала, у нее был роман. А когда бывала, не выпускала из рук телефона – как маньяк – и часами строчила эсэмэски.

Женя тревожно вглядывалась в лицо дочери – застывшие, полубезумные, встревоженные глаза. Вздрагивает от каждого звонка. То смеется, то плачет. В общем, черт разберет.

И это счастье? Это любовь? Ну, тогда извините…

Спустя примерно полгода или чуть больше разговаривать они начали. Ну, невозможно же жить в одной квартире и совсем не общаться! Перебрасывались пустыми бытовыми фразами – так, ни о чем. Даже ужинали порою вместе. Только вот… По большому счету так и ничего не изменилось.

Как была на сердце тоска, так и осталась… Тоска, сожаление, разочарование, боль. Одиночество. Только и спасалась за ноутбуком – выдумывала свои «сказочки» про счастливую любовь и – утешалась… Идиотка.

* * *

Тогда впервые показалось, что жизнь повернулась лицом. Сколько можно показывать задницу? Тогда, после той встречи в Питере. После прогулки по Неве, шампанского, тихой музыки Вивальди. Его объятий и поцелуев. После всего, что тогда было. И все это, надо сказать, было прекрасно.

То, что он богат, было ясно, собственно, сразу. «Барские замашки», – смеялась она. Если букет, то невообразимый, огромный – штук двести роз или триста тюльпанов. Или сирень – корзина среди зимы. Если конфеты, то тоже «ничего себе» – плетеная шкатулка разноцветного швейцарского шоколада. Или короб, обтянутый атласом и украшенный ее инициалами, – именной заказ на «Красном Октябре». Шубы – сразу две, господи! «Чего мелочиться? – удивился ее реакции он. – Я же не знал, какая тебе понравится – серая или черная». Кольцо – обязательно в комплекте с браслетом или с подвеской. Путешествие – конечно же, на экзотические острова, да еще и на частном самолете: «Одолжил у друга».

Сказка, мечта, фантазия, невозможность поверить в происходящее, прекрасный девический сон или сладкий болезненный бред…

Потом она ломала голову: как она так попалась? Попалась, как в сети – ни выбраться, ни очнуться. Влюбилась? Как влюбляются в восемнадцать? Смешно! Уж с ее-то жизненным опытом, с ее-то ошибками! Купилась? А что? Кто бы устоял, спрашивается? Но влюбилась ведь не в урода, колченогого, старого и слюнявого, – влюбилась в красавца, да еще какого! Знала про него немного, пунктиром – образование среднее: «На высшее не потянул, ну, и? Проиграл? Да ничуть!» – здесь он смеялся.

Был женат – один раз, в далекой молодости. В той семье остался сын – ему, разумеется, помогает, но бывшую не простил – выгнала его, жестко и обидно бросив в лицо: «Как был нищетой, так и останешься!»